— Лариса Юрьевна! Куда помча… лась?

Она рассмеялась:

— Это верно! Но потом объясню.

Дом ее оказался в самом деле недалеко, в глубине квартала. Как многое тут в округе, переходного типа от сталинки к хрущевке. Третий этаж.

— Входи! — в голосе прозвучало нетерпение.

Вошел. Первый взор: чисто, почти стерильно. Однушка, но комната большая, потолки высокие.

— Разувайся, проходи. Не стесняйся, — пригласила она, сама скинула туфельки, босиком промаршировала в комнату. Конечно, я не мог при этом не заметить, какие у нее прехорошенькие, изящные, ухоженные ножки. Большой ценитель этого добра А. С. Пушкин, увидав такое, думаю, немедля катанул какой-нибудь бы мадригал увиденному.

— Руки мыть, — распорядилась хозяйка, что мы и сделали. После этого она пригласила меня сесть в комнате за стол, накрытый нарядной скатертью, а сама временно скрылась в кухне, зазвякала там, забренчала чем-то.

Все это в таком стремительном темпе, что я несколько оторопел. Моргнул пару раз — а Лариса уже тут как тут, и в руках у нее небольшой подносик, расписанный «под Хохлому». А на нем…

А на нем бутылка грузинского коньяка, две рюмки, блюдце с четко нарезанными на ломтики яблоками.

— Лариса Юрьевна, — сказал я с чувством. — Что это все значит?..

— Объясню, — сказала она, присаживаясь. Взглянула на меня. Я вмиг смекнул. Раскупорил бутылку, галантно разлил коньяк по рюмкам, попутно ощутив благородно-рыцарский запах этого напитка.

Она сделала заметное усилие, шагнула через душевный барьер:

— Василий! Вот ты сказал: отдушина. Это настолько меткое попадание… Точнее не бывает. Мне именно нужна отдушина. Вот просто говорить и говорить! Выговориться. Я… я настолько одинокий человек, что ты представить себе не можешь… Извини, я выпью, и речь легче польется. Ты тоже, если хочешь. А не хочешь, не надо. Без церемоний!

И запрокинула рюмку. Медленно, с напряженным лицом выдохнула, взяла яблочную дольку, чуть погрызла ее.

— Ты не думай, — сказала она. — Я вообще-то не пью…

— Я так и понял, — кивнул я, — по вашему виду…

— По твоему, — твердо сказала она. — Давай по-дружески!

— Давай.

— Так вот. Примерно раз в сезон я позволяю себе выпить. Разрядиться. Не бойся, не упиваюсь до безобразия. Так, чтобы предохранительный клапан сорвало. Иногда реву в подушку. И никто о том не знает! Ни одна живая душа. То есть, до этой минуты не знала.

Я хмыкнул:

— Ну, тогда и я чуть-чуть себе позволю.

Она кивнула, и я налил ей чуть-чуть меньше полной. Взял свою:

— Четыре раза в год, значит…

— Да. Весна, лето, осень, зима.

Я с удовольствием опустошил рюмку и позволил себе легкую подколку:

— А сейчас — лето или осень?

— Считай, что осень, — спокойно ответила она. — Последний раз это было в июне. Теперь до зимы не прикоснусь.

И бахнула вторую дозу.

Тут, видимо, клапан начало срывать, поскольку красотку понесло. Она закинула одну голую загорелую ногу на другую, пустилась горячо болтать с пятого на десятое — о сложных взаимоотношениях с коллегами, что ей завидуют, за глаза чихвостят всяко, почему-то упорно считают распутной разведенкой, которую муж выгнал из дому за б…ство, и никто знать не хочет, что она вдова морского офицера…

— Понимаешь?! Мне-то на них всех наплевать, конечно, но ведь одна! Одна на всем белом свете, ни единой родной души!..

Голос задрожал, в глазах блеснули слезы, но она справилась. Сглотнула, с силой поморгала. Уже на спрашивая меня, схватила бутылку, но налила аккуратно, немногим больше половины. Выпила. Подняла голову, глядя мне прямо в глаза.

Я смотрел, не отводя взор. И сказал негромко:

— Лариса! Можно вопрос?

Она помолчала. Потом сказала твердо:

— Тебе можно все.

Интонация ответа не оставляла ни малейших сомнений в том, что она имеет в виду под словом «все». И она не отводила взгляда, ставшего уже заметно хмельным.

— Хорошо, — сказал я очень многозначительно. — Тогда заранее прошу прощения…

И я потянулся к бутылке, налил себе пол-рюмки, выпил. Лариса терпеливо ждала. Выпивать не стала.

— Прошу прощения, если вопрос покажется бестактным.

Она слегка сощурилась, и я прочел это так: валяй! Посмотрим, мол, бестактно или нет. Но промолчала.

— О ваших отношениях с профессором Беззубцевым ходят легенды. Могу я услышать… из первых уст? Что тут правда, что неправда.

Произнося это, я ожидал какой угодно реакции, но Лариса Юрьевна оправдала свою репутацию в моих глазах. Я успел понять, что она человек здравомыслящий, умеющий держать под контролем свою горячую страстную натуру и выплескивать ее ровно тогда, когда ей нужно.

— Я не знаю, что говорят, — спокойно молвила она. — А что правда — я и он находимся в интимных отношениях. Да. Одинокая женщина и женатый мужчина.