Душевное потрясение от того визита осталось навсегда, хотя, конечно, профессор надежно хранил его за респектабельным фасадом. Но однажды проболтался Ларисе в миг сильнейшего отходняка. После разрядки. Когда возвращался из состояния раздавленного слизняка обратно в человека. Где-то на полпути. Наверняка потом жалел об этом, но никогда не возвращался, даже Будапешт ни разу не упомянул. И умная Лариса прикинула на данную тему тоже воды в рот набрать.

Мысль моя бодро, упруго побежала… Но я осадил ее. Потом! А сейчас в самый раз зайти с другого фланга

— Хорошо… — проговорил я философским тоном, чувствуя подмогу коньяка. — Но вот ты никому о том не говорила, а мне вдруг сказала. Почему так? Отдушина, да. Понятно. Но почему отдушина именно я? Не кто-то другой?

Я понимал, что загоняю Ларису на развилку. Отвечать сложно, несмотря на возникшую откровенность. Вернее, говорить правду.

Но она, видать, решила: напролом, так напролом. Как ледокол.

— Знаешь… тут много чего можно крутить, юлить, и даже не соврать. Какая-то правда в этом будет. Но не вся. То есть, не главная.

— Ну так давайте главную! — я невольно сказал на «вы».

— Главная, Василий, в том, что меня тянет к тебе.

Она это выговорила твердо, не отводя глаз.

— Сразу. Надеюсь, не надо объяснять, как?..

— Не надо. Но можно.

— Как женщину к мужчине. Можно сказать — как бабу к мужику. Как в первый раз увидела тебя. Это не объяснить, это что-то типа живого электричества. Вот оно есть, и все. А остальное неважно совсем. Возраст, внешность… Тебе семнадцать, а кому-то, может, шестьдесят. Может, лысый там какой-то. Неважно. Искра, молния — и все. Я не знаю, бывает ли это у других. У меня — да.

— И раньше было?

— Конечно, — спокойно сказала она. — Еще по рюмке?

— Наливай.

Чтобы взять бутылку, мне пришлось привстать, перегнуться через стол, взглянуть в вырез платья…

Вот здесь — убей, не знаю, как время перевернулось, дернулось, пропало на миг, как свет от перепада электричества — да только мы уже в объятиях друг друга и в горячем поцелуе, и все разумные мысли прочь, лишь грубая, свирепая страсть, ее темное пламя. И вот моя рука уже под платьем, уже по-мужски властно и наверняка больно жмет нежную упругую грудь, и женщина отчаянно льнет ко мне всем телом, я чувствую, как бешено колотится ее сердце…

И тут она вдруг вырвалась, отпрянула, тяжело дыша. Помятая, растрепанная, но все равно непостижимо прелестная. И от меня огненный вал страсти отхлынул, я вдруг вспомнил Лену, вспомнил, что я начисто забыл о ней в эти «минуты роковые», как будто не было ее в моей жизни.

— Стой, — прерывисто бросила Лариса, успокаивая дыхание. — Василий, извини… погоди…

Я вежливо приостановился.

Она поправила волосы, невольно положила ладонь на грудь так, словно придерживала сильно бьющееся сердце.

— Извини, — умоляюще повторила она, — я… не могу. У меня голова кругом. Я просто… понимаешь, у женщин бывает так, когда ты ошарашена, просто какой-то отказ всего. Ни соображать, ни говорить, ни ощущать… Извини, сейчас ничего не могу.

Мгновенно прикинув расклады, я решил, что в самом деле мадам сейчас реально одуревшая. И лучше всего оставить ее одну. Пусть остынет.

Я вскинул обе руки в знак понимания.

— Все ясно! Вопросов нет. Ухожу.

— Давай еще по рюмке.

— Давай.

Мы выпили еще по рюмке и я ушел, мельком подумав — допьет ли она в одиночестве остаток коньяка, и как завтра встанет на работу?.. Но это в самом деле было мельком. Дальше сама собой загорелась мысль, даже не мысль, а сильнейшее желание обдумать то, что обрушила на меня эта встреча… но я и тут себя притормозил. Анализировать, не спеша тасовать факты, намеки, версии лучше всего лежа на кровати. Закрыв глаза, закинув руки за голову…

Короче говоря, под такие мысли я достиг общаги, стал подниматься… и вдруг так сильно потянуло заглянуть к Любе, что впору изумляться. С чего бы это?.. Секунд пять я изумлялся, после чего рассудил так, что просто заглянуть — почему бы и нет? Зная Любин характер, можно предположить, что она начнет грубить, дерзить, но в этом случае развернулся и пошел, и всех делов. Зайду! — решил я и повернул на третий этаж.

Общага, конечно, сильно изменилась. Ожила процентов на девяносто, прямо драйв в ней закипел: голоса, топот ног, хлопанье дверей… Ну и, конечно, густое амбре кухни и парфюмерии.

В коридоре я разминулся с симпатичной девушкой в халате, шлепанцах и головой, замотанной алым махровым полотенцем: дезабилье, как говаривали прежде. Она явно шагала из душевой, и я, конечно, заметил, как окинула меня заинтересованным взглядом, но сделал вид, что не заметил этого.

Ну, вот и дверь 312-й комнаты…