— Здравствуйте, — поздоровалась девушка, протягивая руку.

Женщина боязливо скосилась на руку и не двинулась с места, крепко сжимая дверной косяк жилистыми пальцами. Несколько секунд она о чем-то думала, хмуря складки над глазами, где когда-то располагались брови. Когда Ася уже решила было, что ошиблась домом, и собиралась извиниться за вторжение, женщина дребезжащим резким голосом спросила:

— Ты из «Пути»?

— Я журналистка. Писала Вам, помните? Собираю информацию от…

— Входи-входи, — женщина будто очнулась ото сна и, нетерпеливо махая рукой, загнала девушку в квартиру. — Ходят тут всякие. Не грех лишний раз переспросить.

— Понимаю.

Женщина, шаркая протершимися синими тапочками по коричневому выложенному полу, суетливо двинулась вперед. Ася послушно последовала за ней. Она оказалась в просторном темном коридоре. Справа по стене растянулись бело-серые стенные шкафы, слева красовались два неровных дверных проема: один на кухню, второй — в туалет. Женщина же махнула на одну из грязно-белых дверей впереди, ту, рядом с которой висел черный круглый счетчик электроэнергии, и сказала:

— Это моя комната. Проходи.

Ася скинула с себя черную короткую куртку и аккуратно переступила порог комнаты. Это была совсем небольшая комнатка, в которую еле-еле помещалась двуспальная идеально заправленная кровать, деревянный квадратный стол у окна и холодильник, едва достающий Асе до подбородка. От него вдоль стены тянулись полки, аккуратно заставленные баночками, коробочками и посудой.

В этой комнате, в отличие от остального дома, было светло и не пахло сыростью, а побеленный потолок не зиял буро-серыми пятнами плесени. Здесь было почти что уютно, по сравнению с остальными помещениями.

— Ну, Тася. Можно ведь «Тася»? — заговорила женщина, выставляя на клеенчатую разноцветную скатерть чашки. — Нет-нет, не разувайся.

— Можно, — девушка послушно выпрямилась и села на один из низеньких стульев. — А к Вам как обращаться лучше?..

— Екатерина Ивановна меня звать, — женщина ловко разлила по чашкам кипяток, суетливо возясь с кухонной утварью. — Уж прости, угостить ничем не могу, забыла совсем, что должен прийти кто-то.

— Ничего. Главное, что мы сможем поговорить.

— Девочка, такая молоденькая, а в такую ерунду ввязалась, — неодобрительно качая головой, заключила Екатерина Ивановна. — Мне в свое время никто так и не помог.

— Поэтому я сейчас здесь, хочу помочь Вам, — мягко улыбнулась Ася, придвигая к себе кружку, на дне которой маячил чайный пакетик.

— Да уж сколько лет-то миновало, мне не помочь уже, — рассмеялась женщина совсем без грусти. — Другим может, еще и можно, а у меня все, позади все осталось.

— И что произошло? — мягко спросила Ася. Екатерина Ивановна совсем не выглядела подавленной, однако девушка понимала, что спокойствие и смех могут быть напускными, а на деле в душе женщины могли еще таиться давняя обида и незалеченные раны.

— Ох, как бы все припомнить, — женщина грузно опустилась на стул напротив и устало подперла подбородок ладонью. Она задумчиво опустила глаза, и морщинки на ее лице на мгновение разгладились. — Двадцать лет назад это было. Значит, мне сорок лет стукнуло, мужу — сорок пять. И погибла в тот год наша доченька, наша любовь, да к тому же в положении. А мы тогда, как сейчас помню, ремонт устроили в ее комнате и детскую начинали делать. Ждали ее, чтобы обои вместе выбрать. А мужа-то у нее не было, так она к нам бы и переехала. Вместе бы на ноги поставили внука или внучку… — женщина, громко шмыгнув носом, сделала пару глотков чая. — А тут звонят. Спрашивают: «Юлия Ковалева — ваша дочь?». Говорим — наша. А они: «Авария случилась на Большом кольце». Ну, и разделилась наша жизнь тогда на две части. Мы с мужем все вместе переживали, всегда рядом друг у друга, но чего-то ему не хватило, видимо. Я уж оправилась тогда, года так через три. И работала, и убиралась, и все это. А муж никак не мог в себя прийти. Так вот однажды приходит он и говорит, что с такими людьми познакомился, каких никогда еще не встречал. Что место есть одно, где люди как одна семья, где помощь можно получить. И звал меня с собой на встречи ихние. Я как-то отказалась тогда, помню, сразу мне это странным показалось. Ну, не были в то время так секты всякие в чести, никто ж и не знал, как это называется, и понять что-то, пока поздно не станет, не мог. Так и мы с мужем попались на их удочку. Он ходил туда каждый день, души в них не чаял, а я думала, мол чем бы дите не тешилось… И ведь налаживалось все потихоньку. Он улыбаться стал, смеяться, мы тогда даже ездили по Золотому кольцу вместе. Он все к храмам бегал, иконами восхищался, но говорил, что не хватает ему чего-то в христианстве. Нет, мол, изюминки какой-то. А я-то человек нерелигиозный, рукой махала на все его увлечения, шутила, что он, дурак, на Бога надеется вместо себя. А однажды он пропал. Ушел на работу да и не вернулся больше. Ох, чего я тогда только не натерпелась-то. И по отделениям милицейским бегала, и все больницы да морги обзвонила, на работе его сто раз на дню появлялась, меня там уже посылали куда подальше, как только видели. Вот только нигде мне не помогли. В полиции-то сказали, что да, есть такая организация, «Истинный путь» называется, только там все чистенько и хорошо. И еще сказали, чтоб дала мужу кислороду, а то задушила его, видите ли, змея своей заботой. Ничего мне больше не оставалось: я ждать его решила. Неделю прождала, месяц, год, а он никак не появлялся. А потом заместо него пришли люди с документами. Человек пять, такие черненькие, низенькие, на ломаном русском говорят мне: «Мать, мы тут живем, комната наша по договору». И суют мне бумажки эти подписанные. Представляешь! Пять человек на две комнаты! Якобы муж мой долю свою продал как-то через знакомых, не помню точно. Но натерпелась я тогда… Они в комнаты дочери и ребеночка заселились, я ведь им никак воспротивиться не могла. В милиции от ворот поворот дали, мол все законно. А то, что я с иродами этими должна была квартиру свою делить, это законно?! Я ни спать, ни есть не могла, они как тараканы, везде всегда ползали, шхерились, на своем родном что-то балакали. Потом ведь и вправду и тараканы поползли, и клопы, и крыс я в подъезде видела! Не смогла я так долго жить, Тася, не смогла… Терпела, воевала, кричала, плакала. Умоляла даже. Предлагала долю у них выкупить, а они ни в какую, говорили лишь, что, если не нравится что-то, — путь-дорога. И пришлось мне продать свою часть квартирки. Задешево, никто не хотел с такими соседями уживаться за миллионы, а с агентствами всякими я не решалась связываться, везде мне мошенники виделись. С катушек слетела тогда, видимо. Ну, и купила здесь комнату, на что денег хватило. Вот уж пятнадцатый год кукую, каждый вечер засыпаю со страхом, что ночью на меня или потолок обвалится, или бомжи через окна залезут. А просыпаться-то еще хуже, ведь понимаешь, что очередной день тебя ждет впереди.

Женщина замолчала, плотно сжав губы. Она говорила бойко и с характером, но скупая одинокая слеза все равно мазнула по бледно-желтой щеке. Ася задумчиво молчала, она совершенно не знала, что и сказать. Эта женщина мучилась из-за «Истинного пути» годами, потеряла и мужа, и квартиру, и любое напоминание о былой некогда счастливой жизни. Что же может сделать для нее Ася, кроме как выслушать? Может ли она ей обещать, что что-то изменится?

— А с мужем Вы больше не общались? — наконец Ася смогла вымолвить хоть что-то.

— Нет, — качнула светлой головой Екатерина Ивановна. Она не смотрела на девушку напротив, а лишь аккуратно подстриженным ногтем выводила круги на скатерти. — Я не смогла его найти.

— Ясно…

— А ты-то? — женщина стерла с лица влажную дорожку и бодро переключилась на гостью. — Как там очутилась?

— Мама туда вступила. А я пыталась ее вернуть.

— Не вышло? — прищурившись, уточнила женщина.

— Не вышло, — пожала плечами Ася.

— Я уже не верю, что оттуда можно кого-то спасти, девочка, — задумчиво заговорила Екатерина Ивановна. — Ни у меня это не вышло, ни у тебя. Если им надо, они, как клещи, цепляются за человека всеми руками и ногами.