Что такое? Может, у них тут такое женское самовольство не принято? Или… А-а-а! он, видать, решил, что теперь её подарок значимей, чем его, потому что спросил: не нужна ли мне какая-то от них помощь или защита? И если вдруг понадобится, то…

Я поднял раскрытую ладонь:

— Господа хорошие! Копить долги на многие лета, коли не знаешь, как их отдать — хуже нет. Давайте лучше так. Ты меня научи той песне, что вчера пел, покуда беглецов догоняли — и разойдёмся друг другом довольны.

Толмач и жених что-то быстро залопотали между собой. Спорили. Невеста (точнее, уже молодая жена) слушала-слушала и вдруг вмешалась посреди фразы, сказав всего пару слов, от которых оба мужчины сразу замолчали и уставились на меня. Интересно, чем это всё закончится?

— Ладно, — сказал через толмача жених (точнее, молодой муж). — Давай попробуем. Время мало. Не знаю, получится или нет. Но надо в сторону уйти, не для всех глаз.

Он предложил мне сесть на коня своей жёнушки, сам забрал её к себе в седло, что-то крикнул своим спутникам, и весь отряд поехал в сторону, за ближайший холмик, и спешился, расстилая по кругу коврики для сидения. Меня пригласили усесться с ними. И начался натуральный театр. Нет, цирк с конями! Если б их механические лошади имели глотки, они бы ржали над нами всем составом.

Магия получалась, только если петь специальным горловым пением. Это, как я говорил — звуки странные, и не поёшь, и не рычишь, низким звуком вибрируешь…

Парни показывали мне, как правильно звук посылать. И руками, и голосами, и на теле, где должно быть напряжено, где расслаблено. Хрен бы там что у меня выходило. Хохотали, ругались, расстраивались…

— Не выходит, — расстроенно сказала монголка (её, кстати, Болормаа звать).

Да вижу, что не выходит! Я охрип уж, а толку нет.

— Давайте чай попьём, — предложил толмач. — Горло смочим и подумаем.

Достали они термоски, пиалки. Мне тоже нашли. Сидим, дуемся.

И тут голос развесёлый! Дядька какой-то из-за холмика выезжает, с пятком гружёных верблюдов. Давай с парнями обниматься, по плечам хлопать.

— Это дядя Эрдэнэчимэга, Гантулга — пояснил мне толмач и в свою очередь тоже пожал дядьке руку, многословно его приветствуя. Потом представил и меня. По крайней мере в мою сторону тыкал и что-то говорил. Вокруг начали посмеиваться. Видать, речь про мои потуги в пении пошла.

— Э! Не можешь горлом петь, да? — удивился Гантулга на вполне сносном русском. — Эти мальчишки учить не умеют, понял? Меня слушай… — и в два счёта растолковал мне, как стоять, как дышать, чего где напрягать (или не напрягать), — а теперь представляй, да, как будто та-а-акую тяжёлую колоду двигаешь. И голос, как я тебе говорил… Пошёл-пошёл! Давай!!!

Я сделал всё по науке… и с удивлением обнаружил, что произвожу совершенно странные для себя звуки.

— Давай-давай! — подначивал меня дядька. — Не останавливайся! — и по-монгольски на парней давай покрикивать.

Вокруг быстро выстроилось кольцо, и весь отряд, друг за другом, завёл странную песню. От неё загудел воздух и механические кони начали подскакивать, взбрыкивая копытами. И мне стало легче. Мою песню словно подхватили под руки и понесли в небеса. А потом я снова остался один, но вёл мелодию уже уверенно.

— Пока что хватит, — сказал толмач, — а то придётся коней по степи ловить.

Потом мы ещё немного посидели — распивая чаи уже весело.

— Караван завтра уходит, да? — Гантулга потёр подбородок. — Завтра утром рано-рано приходи, понял? Я недалеко от вас встану. Ещё раз вместе споём. По дороге сам учиться будешь.

Все обрадовались, расселись на лошадей, ещё раз спели песню — и отряд помчался в степь, весело взбрыкивая копытами. А меня Эрдэнэчимэг подвёз обратно в лагерь и через жену заверил, что мы теперь почти что родственники. Как говорится: моя юрта — твоя юрта, приезжай в любое время!

И унеслись.

Утром — рано-рано, как договаривались — я дошёл до Гантулги, и мы с ним ещё раз напугали степь моим неумелым пением. Нет, он меня хвалил, говорил, что для второго раза — очень хорошо.

Но я для себя услышал: «для второго». А если планочку поднять до «для десятого»? Ерунда, поди, получится. Однако ж из упрямства я был намерен технику освоить во что бы то ни стало.

— Когда будешь ещё? Через две недель? — прищурился Гантулга. — Приходи. Буду. Тут же встану юртой. Ещё тебя поучу. Пока лишнего не придумывай, что тебе показал — делай помаленьку каждый день. Выучишься!

Это меня немного ободрило. Я вернулся к каравану, до отказа загруженному какими-то здоровенными ящиками, и пошагали мы назад. Весь обратный путь я старался держаться чуть в стороне и время от времени прятался под колпаком — потренироваться в монгольском пении, чтоб у караванщиков уши в трубочку не свернулись.