Конечно, её никто не принуждает принимать, – их просто спускают вниз тем, к кому нет замечаний, – а поскольку без неё, на корке сухого хлеба и стакане воды, уже через пару месяцев работать становится почти невозможно: кости ломит, суставы скрипят, – желающие быть покладистым появляются сами. Что касается охраны, им совсем нету дела до происходящего внизу. Иногда, интерес появляется лишь тогда, когда начинается очередная драка за корку хлеба, за которой они с удовольствием наблюдают и делают ставки. Изредка, когда им совсем скучно, стоя на балконе, они скидывают корки вниз и смотрят как «птицы» снизу, толпами налетают, а затем склёвывают пыльные куски. Вниз они почти никогда не спускаются, только в случае крайней необходимости (если кто-то перестал работать). Так они постоянно наблюдают за происходящим с балконов, расположенных под ободком кратера.

В этом ужасающем и захватывающем воображение (скорее от своей нереальности) месте и проснулся Тоджо. Ощущения создались очень странные, он не мог понять: толи он спал, толи последние дни был в обмороке, зрение уже не было заблюрено, но тяжесть в голове никуда не ушла, в добавок, спавши на земле, а затем попав под дождь, вся грязь размылась на нём и застыла уродливым и раздражающим кожу рисунком; но чувство дискомфорта он от этого не испытывал, состояние стресса было настолько велико, что его нервная система не давала ему и секунды, чтобы отвлечься на что-то маловажное для неё.

Встав и осмотревшись, Тоджо понял, что его внешний вид и состояние не так уж и плохи и жаловаться на них не стоит, – вокруг он видел десятки обессиленных, высушенных и угнетённых ребят его возраста: они еле волочили себя по поверхности: в разодранной и выгрязненной одежде, – местами почти без; у половины руки повисши от бессилия, но ноги из необходимости идут вперёд; они тяжело дышат, можно заметить вздымающиеся под рваной майкой грязные рёбра и светлые, почти светящиеся голубые зрачки с мраморной точкой по середине – словно чёрные дыры – говорили, что цвет приобретается через месяцы употребления местного допинга (таких была половина: живых и одновременно мертвых). Pазница между реальностью и физическими возможностями предстала перед ним в полной мере. Тоджо ужаснулся, но одновременно почувствовал себя лучше.

Протяжный гудок. Он вышел громким пароходным сигналом сверху и протянутым гулом ушёл куда-то глубоко вниз по шахтам и неспешно вернулся обратно множественным эхом, которое вибрацией прошлось по телу. В ту же секунду, – словно кто-то щёлкнул пальцем рядом с ухом, – Тоджо унесло вместе с толпой. Он невольно, – или волею судьбы? – попал в поток густой массы, текущей в сторону отдалённых звуков эха. Он не понимал нужно ли ему с потоком, но интуиция подсказала, что нельзя оставаться на месте; безразлично уходящая в глубь толпа ударами своих плечей заталкивала его во тьму и сопротивляться было бы опасно. Его уносило всё глубже и глубже по тёмным расходящимся тоннелям. Песчаные стены отливались красным от свечения диодных ламп. Тоннели просторные, хотя в них и темновато, что определённо сужает пространство. Свет установлен вдоль стен, сверху, временами прерываясь большими пятнами темноты, и единственное что очерчивает пространство так это пугающий цвет глаз, сияющих газовым, мёртвым, светом. В воздухе пахло песком, кровью и… Толпа желала жить. А единственный способ жить – это рыть тоннели и вытаскивать минералы и кристаллы красного и белого цвета, по структуре словно хрусталь: белые, что с виду земной горный хрусталь, они, после нехитрой обработки используются для выработки энергии, как топливо, помещая их в машины, в конструкцию рядом с двигателем, энергия которых и приводит механизм в движение; вторые, красные, тепловые кристаллы, поэтому в тоннелях достаточно тепло, несмотря на то, что они уходят глубоко под землю. Красные также используют, закидывая их в камины, их настоящий жар активируется в тот момент, когда их придают огню или, когда начинают сильно растирать между друг-другом, – трение приводит их в режим выброски скопленного тепла.

Тоджо не заметил, как в руках у него оказалась кирка, кто-то своим безмолвным взглядом совершенно машинально дал её ему, он также машинально взял. Ему показалось, что все вокруг молчат, он чувствовал себя странно, словно среди неживых, тому наверняка сыграла незнакомая обстановка, дикий стресс и адреналин в крови, когда на самом деле среди мёртвых глаз и были те, которые выглядели достаточно крепко, были сравнительно аккуратны и опрятны, но их глаза были скрыты в темноте. Чисто интуитивно Тоджо присоединился к работе, поняв, что никакого распределительного центра там нет и все объединены одной задачей. Всё происходило на базе инстинктов. Только откуда вот в инстинктах было про взять кирку и копать? Наверное, так и работает инстинкт самосохранения. В любом случае: если работают все, то тебе уж точно не позволят отдыхать, – подумал он.

Он присоединился к группе, которая кирками выковыривала уже видимые кристаллы и скидывала их в подобие телеги; никто и ничего ему не сказал, он просто пристроился к общему ритму, – а ещё он боялся, как никогда. Так прошло 2-ва, а то и 8-мь часов. Без света снаружи сложно уследить за ходом времени, работают только биологические часы, которые он ещё не научился слышать. Потом гудок – и все разом побросали кирки; Тоджо устремился с потоком обратно. Гудок был также и сигналом приёма пищи. Все ели там же наверху, где его и выбросили, под единственной дыркой, которая открывает доступ к свету Мираса, к свету, палящему и обжигающему, поэтому все старались устроится по каёмке, вокруг кратера, куда не падают учи: подальше от центра, ближе к стенам, порода которых долго впитывает в себя жар и легко его расходует, и в раннее утреннее, и позднее время, освежает кожу. Поэтому, в отличии от туннелей шахт где красные кристаллы подогревают всё вокруг, но всё же не бьют огнём кожу, а создают лишь духоту, – это было самое комфортное место, – это был, наверное, единственный плюс, если вообще можно искать в такой ситуации плюсы. Но Тоджо не был таким оптимистом.

Вот и первый приём пищи, спущенный, почти что выкинутый, на верёвочном лифте сверху. На удивление, драки за еду не было, – все относились серьезно к основным приемам пищи, – они понимали, что каждому нужно минимальное питание, чтобы поддерживать силы и делать работу, иначе количество рук резко сократится и придётся в два раза усерднее работать. Это все прекрасно знали. Но если бы это был дополнительный приём пищи, когда охрана на забаву скидывает еды, то в таком случае не было бы никакой честной делёжки, забрал бы самый сильный или самый быстрый.

Пища распределялась равномерно; Тоджо просто последовал за толпой и даже не заметил как, видимо ранее назначенный местным раздатчиком, впихнул ему в руку деревянную кружку воды и кусок хлеба, с накинутым сверху куском жира, размером с кулак. Даже не поморщившись он взял заслуженное и уселся почти посередине, поскольку не увидел свободного места в тени, а в шахты спускаться он боялся. Прищурившись от лучей, Тоджо сделал пару глотков, затем поняв, что ещё есть пища, которую стоит запить, он остановился и отняв кружку, в пару укусов проглотил кусок чёрного хлеба; затем взял кусок жира, выглядел он достаточно сально, неровный комок, с мелкими пылинками внутренностей, видимо с брюшной части какого-то животного, мяса не было даже по краям. Поморщившись, но с удовольствием, почти не пережёвывая, он проглотил масляную субстанцию и запил оставшейся водою, как вдруг кто-то его окрикнул: