Шрифт:
Моя стойкость вынесла испытание - даже уши не зарделись.
– Настоящий человек должен быть всесторонне, гармонично развит, - изрек я назидательно, - и физически, и духовно. Как твои дела?
Софи переставила на стол полную тарелку, и выдохнула, словно не веря сама себе:
– Нормально! Паспорт получила… Только фотка мне не нравится, я на ней какая-то… стервозная какая-то!
– Умелец снимал! – мои губы расплылись в ухмылке. – Запечатлеть характер – это класс!
Из комнаты долетело хихиканье.
– Дохихикаетесь еще, - пригрозила гражданка СССР.
– Покажи.
Порывшись в сумочке, Софи отыскала новенькую красную паспортину. На фотокарточке «Ёлгина Софья Ивановна» выглядела немного капризной, немного жеманной, немного взбалмошной…
В общем, настоящей женщиной.
– Очень даже ничегё, - заценил я. – Студентка, комсомолка, спортсменка, и просто красавица! Кстати, о студентках…
– Подала заявление в ординатуру, – утвердительно кивнула Ёлгина, жеманно лопая пюре.
– Растешь!
– Ага! Всесторонне! И гармонично.
А меня резануло стыдливой жалостью. Мелкой-то хорошо, комфортно – её «усестрили». А каково Софи чувствовать себя содержанкой? Хотя… Если подумать, неплохая мотивация для учебы и повышения квалификации. Выучится – и освободится от моей опеки… Хм. Вот только я не ощущаю сильного желания выпускать птичку-синеглазку на волю…
– Устала? – мой голос подобрел и был полон участия.
– Ага… - вздохнула Софья, вилкой ковыряя остатки.
Она задумалась, а я следил, как мнутся девичьи губы, надувается щека и ловко мелькает острый розовый язычок.
– Хорошую характеристику с работы мне дали, и на учебу обещали отпустить, но только не летом. Сказали – отработай июль-август, и учись на здоровье!
– Так мы не поедем на море? – донесся огорченный голос Томы.
– Поедем! – резко сказал я, и сбавил тон: - Завтра же зайду в поликлинику, решим как-нибудь.
– Крученый, да? – глаза у Софи потемнели. – Решала… - она тут же дала заднюю, словно боясь наговорить лишнего, и заныла: - Ой, да я даже не знаю пока, что выбрать! На дерматолога идти? На окулиста? Или, все-таки, на терапевта?
– Хорошо быть дерматологом, – ухмыльнулся я. – Пациенты не умирают, по ночам не вызывают, серьезные больные лечатся долго и не выздоравливают…
– Ладно, решу… как-нибудь, - притворно вздохнув, девушка отодвинула тарелку и подтянула чашку с компотом.
Я навалился на стол.
– Ну, тогда… Как бы алаверды! Вышел на маклера, - меня потянуло убавить громкость. – Вроде, надежный. Недельки через две встречусь лично, пусть подыщет «маточную» квартиру…
– Какую-какую? – вытаращились синие глаза.
– Пропишут тебя где-нибудь в области, на жилплощади покладистой бабки, как «внучку», - улыбнулся я уголком рта. – Прописка, конечно, не бесплатная, да и хозяйке придется отсчитать… А потом эту «маточную» жилплощадь расширят волшебным образом по цепочке обменов, пока ты не въедешь в нормальную двушку.
Софи мелкими глоточками осушила чашку компота, и медленно отставила посуду.
– Бурати-ина… - молвила она, и вдруг удушливо покраснела, затеребила скатерть, опуская ресницы, и вытолкнула: - Андрей! Ты хоть представляешь, сколько это будет стоить?
– Представляю, - спокойно ответил я. – Двухкомнатная квартира в тридцать квадратов тянет… где-то на семь пятьсот. Еще пятьсот - маклеру. Ну, и за прописку – до тысячи.
– Девять тысяч рублей… - проговорила Ёлгина упадающим шепотом.
– Самое ценное в жизни не продается, и не покупается, - голос мой звучал по-прежнему спокойно, хотя, быть может, и с примесью патетики. – А вы мне обе дороги. Гораздо дороже квадратных метров.
Женские глаза многое могут выразить, идущее от души – влажным блеском, трепетом ресниц, темью зрачков. В зоркой синеве напротив я уловил и боязливую лукавинку недоверия, и благодарную поволоку.
Суетливо заправив за ухо выбившиеся пряди, Софи растерянно вымолвила:
– Спасибо… Большое…
– Большое пожалуйста! – улыбнулся я.
Среда, 17 мая. После полудня
Ленинград, Павловский парк
Рощи смыкались в зеленые дебри, и только накатанные аллеи удерживали восприятие – это не лес, граждане интуристы, а парк.
Вот асфальт кончился, и Синти зашагала по плотно утоптанной земле.