«Подходяще, Лексеич!» - осмотрелся агент.

Незаметно не подкрадешься, всё видать. Если что, вон еще путь отхода – по краю поля, где дубки, и в чащу. Ищи его, свищи его…

Богдан Алексеевич горделиво усмехнулся. Опыт – это ладно, но тут ведь приятно иное - тело не сдает!

С годами начинаешь форсить тем, на что раньше и внимания-то не обращал. Пробежался до остановки, углядев подъезжающий автобус, и не запыхался? Ах, молодец какой! Уронил пятнадцать копеек, и легко подобрал монетку, без стариковского кряхтенья? Да ты и вовсе герой!

А нынче, вон, отмахал километров пять или шесть, и ничего – колесит, как в комсомольской юности. Сердце отстукивает ровно, звона в ушах не слыхать… Чем не супермен? Так, глядишь, и надежды новые зареют…

Улыбаясь, Щербина наддал, резвее вертя педали, и вкатился на окраину Павловского парка. По памяти сверяясь со схемой, он сворачивал с запущенных травянистых дорожек на прибранные аллеи, скрипя мелким гравием или шелестя по твердому.

Неподалеку от Долины прудов агент покинул седло. Зашагал неспешно, ведя велик за руль. Гуляющие граждане встречались все чаще, а оговоренное место все ближе… Во-он в той роще.

Стоило аллее опустеть, как Богдан Алексеевич скрылся в кустах, завилял между деревьев, угадывая старинную тропку. Она давным-давно заросла, уже и деревца потянулись к свету, а ветхая, стародавняя беседка совсем развалилась – дощатый пол сгнил, граненые столбы затрухлявели, и устали держать крышу. Изломившись, узорчатый шатер рухнул, распуская лепестки кровельного железа, и нынче они тихо ржавели.

Незаметно оглядевшись, Щербина проворно спрятал карту маршрута в кожаную сумочку с ключами, притороченную к раме, и осторожно уложил велосипед. Переднее колесо сунул под обломыш шатровой кровли, а заднее прикрыл остатками декоративной решетки из скрещенных реек.

– Вареники-лавреники… - бодро оглядев схрон, агент поспешил к вокзалу.

Шагая Славянской аллеей, он покривился – вот, обездолил себя на сто четыре рэ! А теперь еще один велик покупать! Надо будет в городе что-нибудь подходящее высмотреть, да побрутальнее, вроде старого доброго «Урала»…

Впереди замаячил милиционер в форме, но Щербина лишь беззвучно хлопнул ртом – страху нет.

Воскресенье, 28 мая. Утро

Ленинград, Измайловский проспект

Я с легчайшей улыбкой глядел за окно, внимая тишине квартиры. Выпадают иногда минуты покоя…

Взгляд вильнул выше крыш, окунаясь в сиятельную лазурь, и морщины капризного неудовольствия тронули лицо. Не люблю летнее небо, в жару оно будто выцветает, как линялая ткань. Да и не то время года…

Ленинграду больше всего «идет» осень, когда парки красятся во все оттенки рыжины, а ветер ворошит опавшие листья. Вот когда небеса наливаются пронзительной, яркой и глубокой синевой….

Я усмехнулся. Ты уж самому-то себе зубки не заговаривай. Марш за письмо! Время – идеальное. Родители укатили к друзьям на дачу, а запах шашлычков и звон гитары – это до позднего вечера…

Меня вдруг передернуло, словно промозглым сквозняком обдало, тошным могильным холодом - даже сырой землей запахло.

Я вспомнил Валдиса.

Мы и не дружили почти. Кончились уроки – разошлись. Да что там… Бывало, терпеть его не мог! За хамоватые шуточки, подначки, небрежную силищу…

Только вот он я – живой. А Валдис… Скоропостижно.

Мудрить на тему воздействия смысла нет, да и градус эмоций не понизишь. Хорошо верующим… Вот у кого – никаких проблем!

Бог дал – бог взял, царствие ему небесное. Перекрестился, и пошел – дальше жить. А мне каково?

Ничего же не делал, вообще ничего! Встретились случайно, поболтали и разошлись, как в школе. А мировая линия Валдиса чуть-чуть вильнула, отходя от предначертанного… И оборвалась.

Мои губы дрогнули, складываясь в кривоватую усмешку. Траектория судьбы… А если подумать?

Глаза отлипли от заоконного пространства, скользнули по ковру, по книжным полкам…

«А ведь в базовом временном потоке он жив-здоров, - трезво скользнуло в сознании.
– Там всё по-старому, ничего не поменялось – и Альдо Моро убит, и Чикатило обхаживает новую жертву, и афганская война вот-вот затлеет… Разве не так? И еще не ясно, какая действительность реальнее – та, откуда пришел я, или эта, из которой ушел Валдис…»

Вздохнув, я сел за стол, понукая себя. Раскрыл тетрадку… Блеклые фиолетовые клеточки запирали чистый лист, пустой и ждущий.