Шрифт:
Да, в последние дни я нашел для себя еще одну отдушину, еще одно оправдание негодных средств. Мне представилось, что лишь сейчас, добиваясь громкой славы, я использую наработки Эндрю Уайлса или Нарендры Кармакара, зато потом, в близком светлом будущем, начну уже сам генерировать математические идеи – количество перейдет в качество. Должно перейти!
Сейчас я лишь подбираюсь к Великой теореме, как Герхард Фрей или Кеннет Рибет в будущем, семь или восемь лет спустя.
«Каждой эллиптической кривой соответствует определенная модулярная форма», – утверждал Ютака Танияма. И я, опережая светил математики, предположил в своей работе, что, если теорема Ферма не верна, то эллиптическая кривая не может быть модулярной, а это противоречит гипотезе Таниямы-Симуры. И доказываю, что Последняя теорема Ферма является следствием данной гипотезы…
Не знаю, уж сколько времени Гельфанд будет проверять и перепроверять эти мои – заёмные – выкладки, но за итог я спокоен. И это всего лишь пролог. А вот затем надо будет блеснуть по-настоящему.
В девяносто пятом Эндрю Уайлс и Ричард Тейлор доказали особый случай теоремы Таниямы-Симуры (случай полустабильных эллиптических кривых), которого, впрочем, вполне хватало для доказательства теоремы Ферма. Полностью теорема модулярности была доказана четырьмя годами позже, в результате трудов Кристофа Брея, Брайена Конрада, Фреда Даймонда и Ричарда Тейлора. Вся эта компания, основываясь на работе Уайлса, доказала остальные (неполустабильные) случаи Великой теоремы Ферма. Мне остается лишь повторить их достижение, порешав задачу трехсотлетней давности изящно и красиво.
Триста лет подряд математики ломали перья и крошили карандаши, впадали в отчаяние или возносили хулу на Пьера Ферма, сочтя недостойным обманом его приписку на полях «Арифметики» Диофанта: «Я нашел поистине чудесное доказательство, но поля книги слишком узки для него…»
Три века!
Хотя чему тут удивляться? Когда было доказано, что Земля вертится вокруг Солнца, а не наоборот? Разве это Коперник установил? Сей странный монах всего лишь воспользовался открытиями древнегреческих астрономов! Занятно, что в черновой рукописи своей работы «О вращениях небесных сфер» Коперник честно упомянул Аристарха Самосского, однако в финальной редакции ссылка на эллина-первооткрывателя исчезла…
И, если уж вдаваться в детали, отыскивая кроющегося в них дьявола, то польский звездочет предложил не совсем гелиоцентрическую теорию, ибо в середку нашей планетной системы он помещал не Солнце, а центр земной орбиты. Впрочем, подробности не важны, ибо Коперник выдвинул всего лишь предположение (кстати, подправленное Кеплером).
И лишь в самом конце XIX века, триста лет спустя, ученые окончательно обосновали, что да, Земля вращается вокруг Солнца!
Просто для этого была нужна невероятная точность приборов, чтобы посмотреть на дальние звезды и увидеть, есть там годичный период осцилляции или нет.
…Громко клацнула входная дверь, и прихожая наполнилась смешливым шепотом – мама с папой шикали друг на друга вперебой, боясь разбудить свое чадо. Чадо вздохнуло, и пошло встречать своих непутевых родителей…
Глава 12
Пятница, 1 сентября. Утро
Ленинград, 8-я Красноармейская улица
Будто и не было лета, самого беспокойного в моей жизни. В обеих моих жизнях.
Москва – и Подмосковье… Лондон… Крым… Винница…
Суета сует и всяческая круговерть.
В июле, на ристалище юных дарований в Соединенном Королевстве, никому не ведомый «Эндрю Соколофф» показал всем фигуру из двух пальцев. Victory!
Тем днём я мысленно поставил галочку в очередной графе моего Плана – пункт такой-то осуществлен.
«Выполнение плана – закон, перевыполнение – честь!»
Ага… А сколько я себе нервов вытрепал? И на перепаде лета, и на его исходе. Особенно в последнюю субботу августа…
…Я был зван в университетскую квартиру Колмогорова, а там меня дожидались сразу трое величайших умов современности – сам хозяин, его сосед Александров и Канторович.
Они знали ВСЮ математику, небрежно оперируя колоссальным объемом знаний, накопленным со времен Эвклида и Пифагора.
Кое-как изложив свою программу, свой путь решения Великой теоремы Ферма – тот самый, что позже описал в письме Гельфанду, – я, помню, сжался, потный и взъерошенный. Меня тут же забросали вопросами, трое на одного.
О, никогда ранее, ни на каких экзаменах или матолимпиадах, мои ответы не продумывались настолько тщательно!
Во втором часу наших посиделок, когда Андрей Николаевич затеял чайную церемонию, я прошмыгнул к удобствам – унять дрожь, смыть липкую испарину, выдохнуть.
Вероятно, Колмогоров даже не догадывался, что окошко на кухню пропускает не только свет, но и звуки…
«Не понимаю, как… – бормотал он, позванивая посудой. – Ладно, Галуа. В то время, чтобы знать всю математику, было достаточно понять тридцать книг. Через сто лет, когда мы с вами начинали, таких книг стало полторы сотни. Это еще подъемно. Вот, ты, Виталий, смог их освоить к восемнадцати, и уже студентом писал работы мирового уровня. Ты, Пес, то же самое в девятнадцать сделал. Я-то чуть позже на этот уровень вышел, сначала историей интересовался… Но сейчас-то! Сейчас, чтобы знать всю математику, надо понять не менее пятисот книг! Это, при таланте любой величины, невозможно сделать за год!»