В зале вызванивала тишина, лишь в открытые фрамуги залетали крики малышни.

– А сколько еще их осталось лежать в полях и лесах? – голос Чернобурки дрогнул. – Признаюсь, у меня были серьезные сомнения перед экспедицией, но именно там, в новгородских лесах, где шли ожесточенные бои, я убедилась, что вот такие поисковые отряды как раз и наполнят смыслом суровый лозунг: «Никто не забыт, ничто не забыто»! – не обращая внимания на беспокойные ерзанья товарища из райкома, она продолжила: – Я верю, я надеюсь, что инициатива Андрея Соколова, поддержанная его товарищами, разовьется во всесоюзное военно-патриотическое движение! Ну, а что касается выборов комсорга… – по губам Лапкиной скользнула лукавая улыбочка. – То решать вам!

В президиуме пошептались, и Алик, поправив очки, объявил:

– Слово предоставляется Андрею Соколову, ученику десятого «а» класса!

Удивленный, я встал и оглянулся на зал.

– Давай, давай, Дюха! – сдавленно подбодрил меня Сёма, и по рядам разнесся веселый шумок.

Я вышел на сцену, и взял в руку микрофон, протянутый Чернобуркой.

– Спасибо, конечно, за доверие, – сказал, улыбаясь слегка натянуто, – но, что касается моего лидерства… Очень не люблю командовать!

В зале засмеялись, а Куприянов снисходительно улыбнулся.

– Мне, в принципе, и не пришлось раздавать приказы да ЦэУ, – продолжил я. – Все наши в отряде знали, куда шли, на что шли… Хотя… Да, было непросто поначалу. Организовать, обеспечить, продумать… Вот это было трудно. А «раскопки по войне»… Это не трудно. Это очень и очень тяжко! Копаешь саперной лопаткой – и будто сорок четвертый вокруг… Но мы и на следующий год организуем экспедицию. Создадим в школе музей. «Кировский завод» поможет с помещением под военно-патриотический клуб… Найдем новых поисковиков в восьмых-девятых классах, да и в другие школы обратимся. Будем разбирать находки, и есть надежда, что отыщем родных хотя бы некоторых из тех, кого мы схоронили в братской могиле. Согласитесь, что это настоящее, нужное, живое дело! Что еще? Да все, пока… Хотя, нет, – по моим губам скользнула улыбка. – Забыл поблагодарить руководство нашей школы, райком партии, военных и чекистов за помощь. Без их поддержки ничего бы у нас не вышло! Вот теперь всё.

Микрофон лег на зеленую скатерть, и очкарик тут же подхватил его.

– Товарищи комсомольцы! Приступаем к голосованию. Кто за то, чтобы избрать Андрея Соколова секретарем школьного комитета комсомола?

Зал зашумел, вскидывая руки, словно самый лучший класс, где все готовы выйти к доске. Аллочка привстала, шевеля губами и слабо водя рукой.

– Кто «против»? Воздержался? Единогласно!

Среда, 6 сентября. День

Ленинград, улица 1-я Красноармейская

«Чемпион» долго выплывал из мутного, путаного сна. Дремотный сюр неохотно отпускал вялый мозг, но вот набрякшие веки поднялись, запечатлевая унылую комнату, оклеенную выцветшими, обшарпанными обоями, и сознание вцепилось в явь.

Издав хриплый стон, Федор Дмитриевич сел. Панцирная сетка ржаво взвизгнула, а босые ступни шлепком пристали к холодному, липкому полу.

Омерзительное ощущение нечистоты скользнуло по согбенному телу – поникшие плечи передернулись, а на обрюзгшем лице, заросшем трехдневной щетиной, проступило выражение отврата.

Кряхтя от натуги, агент склонился, чувствуя, как набрякает лицо от прихлынувшей крови, и нащупал под кроватью заношенные тапки.

– Да пошло оно все к черту… – устало выбранился он, и скривился. Голова раскалывается, во рту словно кошки нагадили… С раздражением отбросив серую, скрученную простыню, Федор Дмитриевич встал, хватаясь за никелированную спинку, и утвердился в вертикальном положении.

– Человек – существо прямоходящее, – замямлил он. – Бывает, что и разумное…

Окружающий мир покачивался, но понятия верха и низа уже устоялись.

Окно без занавески выходило во двор. «Чемпион», равнодушно глянув на крашенные стены и чахлые насаждения, отворил форточку – холодный воздух хлынул, как поток из водосточной трубы.

«Алкаш…» – криво усмехнулся «разбуженный спящий».

Хотя, в принципе, он редко уходил в запой – два раза за всю свою никчемную жизнь. Этот – третий. А первый…

Федор Дмитриевич поморщился – ту давнюю свирепую тоску не избыть. Молодой был еще, дурной… Нелады на службе суммировались и возвелись в степень с уходом жены.

Любимой до сих пор. Ненаглядной… Хотя как Галка выглядит сейчас, тридцать лет спустя? Наверняка постарела, подурнела, набрала лишний вес…

– А сам-то… – буркнул мужчина сварливо.

Шаркая, он прошагал на кухню. Палец больно ударился об пустую бутылку. Та откатилась, тупо звякая о соседнюю.

– Да чтоб тебя…

На какой-то миг Федора Дмитриевича охватило бешеное желание швырнуть стеклопосуду об стенку, да так, чтобы в мелкие брызги! Но он устоял. Замучаешься потом выметать жалящие осколки…