– Давай моего сына заберём у матери!

Отвечаю:

– Как я его буду воспитывать, если нет у меня к нему материнских чувств? – ушла от него назад в общежитие, а он уехал. Война закончилась, я продолжала работать в госпитале. Как-то положили к нам в отделение молоденького солдатика с бронхитом, рыженький блондин. Понравился он

мне, Павел Черников. Я с ним поласковей – он и втрескался в меня! Вышел из госпиталя, мы продолжали встречаться – в кино вместе ходили, иногда в общежитие заходил. Два года с ним встречались!

А тут Яков Демьяныч предложил мне стать его женой, я согласилась. Говорю Павлу, рыжему-то:

– Я замуж выхожу!

– Что тебя заставило?

– Возраст, мне ведь тридцать два года, а тебе всего двадцать.

У него слёзы прямо по шинели побежали. Был он сирота, с сестрой жил. И мне горько – любила я его, но больше мы не виделись.

А Яков Демьяныч Шевелёв мне давно известен был – он работал рабочим в нашем же госпитале, от скуки на все руки. Был женат, имел двоих детей, прошёл всю войну, много наград и… здорово пил. Когда он с войны вернулся, жена ему сказала:

– Жить я с тобой буду, а спать – нет! – и продолжала встречаться с другим. А ему уже около сорока лет было. Предложил мне замуж за него идти, я ему говорю:

– Вы же пьёте!

– Даю честное партийное слово – брошу! – я поверила, уехали мы с ним на Ангару, к его сестре, в рабочий посёлок Макарьево. Я стала работать на пристани в медпункте фельдшером, Яков Демьяныч – заведующим базой. На тридцать пятом году родила дочь, на тридцать восьмом – сына. Пить водку муж не бросал, пока не стала его хватать кондрашка, приступы одышки одолели. Вот тогда только он испугался, действительно бросил пить, переехали мы жить в Петропавловск.

Муж был эрудированным человеком, хоть грамоты ему, конечно, не хватало, и пристрастился он уже на пенсии к литературному труду, картины писал. Публиковался в газетах, писал стихи, осмысливал политические события в мире, вёл дневники, писал рассказы, повести. Талант у него был всесторонний, да поздно за ум взялся. Мужчины же, как дети, не понимают, что водкой увлекаться – укорачивать себе жизнь. Поздно он понял, как много в жизни интересного, мог бы по другой дороге пойти! Наверное, в этом виновата война – пережив страшное, не скоро может человек опомниться.

Потом он умер, здесь, в Петропавловске, и похоронен.

Живу я хорошо, среди людей, к тому в гости схожу, к другому – телевизор посмотреть вместе, поговорить. Иногда и ко мне приходят. Сын-то у меня, уже взрослый, потерялся где-то в Кургане, а имел жену, ребёнка. По папиной пьяной дорожке пошёл. А дочь в Новосибирске живёт, с семьёй.

Я здесь одна. Зовёт меня дочка к себе, да я пока не еду.

Как-то нашёл меня муж умершей подруги, Василий Григорьевич Бондарев – ему сейчас восемьдесят пять лет. Когда-то он был председателем колхоза, бывший фронтовик, у него четверо детей, а поговорить ему не с кем.

Приходит иногда. Я для него и пирог с рыбой испеку, бывает, тяжело мужчине одному. Иногда он прикидывает: не жениться ли на мне? – Евдокия Федотовна смеётся, – да квартиры мы свои детям завещали. И не получится у нас ничего – возраст!.. – и хозяйка поправляет белый платок на своей белой голове. На белой-белой голове, которая совсем недавно – так кажется хозяйке – была ярко-рыжей! Никто не дразнит теперь её «рыжик-пыжик», и она больше ничем не отличается от своих подруг…

(Теперь я потеряла следы Евдокии Федотовны, которую дочь всё же перевезла к себе в Новосибирск, но храню архив её мужа с дневниками, письмами, литературными зарисовками.)

Так пела молодая здоровая женщина, укачивая младенца, такой и запомнила свою мать Шура, сидевшая в это время на печке. Вокруг неё жались остальные дети – мал мала меньше. Ждали отца семейства, который из города Петропавловска, где они жили, поехал на три дня в Корнеевку за продуктами. Только в деревне их можно было достать, это был тяжёлый

1920 год. А песня оказалась пророческой. Когда после удачной поездки вернулся довольный отец – удалось добыть полмешка муки – кормить было некого, даже дом уже стоял заколоченный. Холера унесла жену и двух детей – половину семейства. Так Шура в семь лет осталась сиротой. Сначала пожила

в семье старшего брата Гриши, который уже работал кузнецом в депо на железнодорожной станции и был женат.

– Жена брата, Паша Коржова, сильно меня любила, ленточки в косички заплетала. А потом отец женился, увёз меня к новой жене, в деревню – вспоминает Александра Никифоровна Козлова. Мы с ней живем в соседних пятиэтажках, в 20-м микрорайоне Петропавловска, сидим во дворе на лавочке, беседуем.