Шрифт:
«Те самые Уйра’Барууса?» – подумал Михаил, и тихонько, чтобы не привлекать внимания, поднялся, не отводя от них взгляд, сделал три шага на цыпочках назад, вглубь тоннеля, и обернувшись вдруг заметил третью сколопендру, на потолке над своей головой.
– Ох бля! – он с перепугу рубанул ее мечом.
«Хья-а-а-а!» – взвизгнула тварь, падая на пол, а парень отпрыгнув рубанул еще два раза и бросился бежать.
«Бля-бля-бля! Мало кто пережил встречу с ними, надо спрятаться!» – он затылком ощущал жвала, развернулся и ударил не глядя, разрубил пустоту, его никто не преследует, но Михаил этого не заметил – «Страшно нахуй! Лучше бежать»
Убегал он до тех пор, пока не угодил в паутину, которая могла бы оказаться смертельной ловушкой, если бы не факел, что поджег ее. Часть паутины сгорела, другую парень рассек мечом, а освободившись рубил пустоту и отступал пока не успокоился, застыл, и сразу стало тихо. Михаил посмотрел в проход, заполненный горящей паутиной, и заметил расщелину, в которой шевелилось что-то черное. Паучья нога, размером с лапу овчарки, показалась на мгновенье и скрылась, ее владелец, испугавшийся огня, забился в щель поглубже.
– Ха… Ха… Ха… – посмеялся Мишаня нервно – Шелоб, Шелоб, где же ты была? И почему так мала? Измельчала бедняжка, ха-ха… Фух! Спокойно.
Однако парень не решился идти сквозь паутину, пошел другим путем и тут же на него опять напали гниды, но Михаил отбился, пускай и с трудом. Один из нападавших сражался с помощью копья и нанес парню пару несерьезных ранений, обиднейшее из них – порез на щеке, скорее всего останется шрам.
На сей раз Михаил не стал устраивать привал, продолжил путь, и обнаружил груду обвалившихся кирпичей, над которыми был виден разлом, ведущий в катакомбы. Он поднялся по кирпичному завалу, лишь для того, чтобы обнаружить наверху оскалившихся гнид. Они стояли в ряд на краю разлома и были готовы сбросить на него груды кирпича и камня.
«Засада!»
Гнида в хитиновом нагруднике и вооруженный каменным топором воскликнул «Тиажа хун!» и разрубил канат удерживающий кучку валунов, а вместе с ним другие гниды опрокидывали вниз кучки кирпичей. «Цок-цок-ту-ка-ток-ток» – посыпались камни.
Не мешкая, Михаил спрыгнул с завала, в полете он выпустил из рук и меч, и факел. Приземлился жестко, и чтобы смягчить удар о землю совершил кувырок. Во время переката один кирпич вскользь ударил по икре правой ноги. Очень больно. Но к счастью все остальные кирпичи и валуны падали мимо.
Гниды бросились в атаку «ка-рам-бара!». Парень не в силах опереться на правую ногу, ползком добрался до факела, но найти меч он не смог. Гниды окружали, а Михаил полз назад размахивая факелом, крича и рыча:
– Ара-а-а! Пшли на хуй! Отъебитесь мрази! Сожгу ублюдки!
Первый, второй и третий получили факелом по рожам, но четвертый смог прорваться и впился зубами в предплечье руки держащей факел.
– А-а-й! Сука!
Затем атаковал гнида в хитиновой броне, Михаил принял удар его топора на факел, при этом понимая, что не удержит факел ослабшей рукой, которую грызут, подпер горящий череп второй. Прижег ладонь «пшш!» и две секунды терпел адскую боль, восклицая: «Су-ук-а-а!». А гнида попал по рукоятке факела древком топора, потянув топор на себя, лезвием подцепил факел и отбросил его, вырвав из покалеченных рук парня.
Единственный источник света отлетел в сторону. Толпа гнид бросилась засыпать его песком и забрасывать камнями. Но пара-тройка тварей, в темноте не разобрать точное количество, напали на парня.
«Мне конец!»
Мишаня ничего не видит, он ранен, свернулся калачиком, руками прикрыл голову и шею, на него обрушился шквал атак когтями, что царапают и рвут в клочья одежду и распарывают плоть. Запахло кровью, смертью, серой и почему-то кошачьей мочой, в ушах возник давящий гул, и в голове, как будто в подсознании, взбесился счетчик гейгера «тк-хр-т-т-т-ткыр-хр-т-т-тк!», а сердце ели-ели стучит, в душе опустошение и страх – надежды нет. Слышен крик гниды:
– Уйра хун! Баша-а-а-кхъэ-э… – прозвучало так, как будто бы он захлебнулся.
Глава 9. Ад
Гниды разорались «Уйра хун!». Кричат все вместе, но затем замолкают по одному. Мишаню больше не терзают когтями, однако в его голове по-прежнему трещит «ткы-хр-т-т-тык!», чувство, словно его череп – это стеклянная тарелка по которой скрежещут ножом, а мерзкий запах серы и мочи раздражает нос. Из-за боли нет сил даже на то, чтобы закричать.
Михаил, лежащий на земле, свернувшись калачиком, приоткрыл глаза и смутно разглядел островок тусклого света, вокруг которого различил силуэты гнид, что убегали, пытаясь спрятаться в тени, но на бегу вдруг застывали, как будто скованные параличом, и плавно поднимались вверх, словно куклы на нитях по окончании представления скрывались за кулисами.
А над самим факелом, едва-едва проникнув за границу тьмы и света, сплетаясь, расплетаясь и вновь переплетаясь, танцевали сотни свисавших с потолка змей. Не змеи, а точнее щупальца, Михаилу было трудно рассмотреть наверняка.