А я сбежала к Ивницкой, чьё слишком выразительное выражение лица проигнорировать было весьма сложно, но я справилась. У меня получилось напомнить себе, что с Измайловым мы просто дружим, а значит идти на второй круг и придавать значение любым его словам, взглядам и случайным прикосновениям смысла нет.

Встречается и женится он потом всё равно на других.

И если думать так, то… жить становилось проще.

Можно было спорить до хрипоты, выбирая фильм в кино, и отбирать после всё ведро попкорна, соглашаясь с тем, что Алина — хомяк прожорливый. Можно было, собираясь у Глеба, выгонять его с вновь холостяцкой кухни, выговаривать за единственную кастрюлю в доме и в ультимативной форме объявлять, что из салатов сегодня будет «Ревнивец».

Можно было, не смеясь от проделываемой авантюры в голос, приходить на психиатрию к перерыву, чтоб в кабинет незаметно проскользнуть и руку в конце пары при проверке посещаемости поднять.

— Калина, а Калина, а селезёнка существует? — это гадским придушенным шёпотом у меня спросили как раз на психиатрии.

В середине октября, когда сей чудесный цикл у нас шёл.

Моросил за окном дождь.

Прыгали по мокрым лапам сосен откормленные и под стать нам нахальные белки, которых тут, в областной психиатрической больнице, была тьма-тьмущая. Пройти мимо них спокойно и не покормить было невозможно.

Пусть и кормушек по всей территории у них имелось множество.

Но мы…

…мы в тот день, ожидая по отработанной схеме перерыв, дождаться его так и не смогли. Пошли сдаваться и давить на жалость, рассказывая про тяжкую жизнь студента, которому до психички и выселок за городом добираться так сложно.

И долго.

Так долго, что к одиннадцати за час до окончания пары мы только приперлись. Но пришли же, а значит, кто мы? Молодцы, а не прогульщики и отработчики!

— От… вали, — я послала добро и нежно.

Убила Измайлова только взглядом, ибо сидеть на подоконнике в туалете, в который мы набились впятером, было слегка неудобно и немножко тесно.

До кабинета и жалостливых объяснений мы не дошли.

Перерыв по закону подлости начался раньше. Открылась дверь, явился препод, а мы, скрываясь и спасаясь от профессорского взора, нырнули всей опаздывающей компанией в первую попавшуюся дверь, что туалетом оказалась.

— Охренеть, Калина у нас культурной стала, — Кузнецов восхитился и возрадовался тоже вполне прилично.

— Заткнитесь, — Полька локтем ему заехала душевно и, судя по ойканью, метко. — Иначе спалит. Лиз, глянь, ушёл уже?

— Не, в коридоре вон стоит. Не шумите.

— Мы не шумим, мы пропущенное наверстываем, тему занятия обсуждаем, — Глеб отозвался ехидно, придвинулся ко мне, чтоб по коленке постучать и вопрос свой, ставший давно притчей во языцех, повторить. — Так что, будущий психиатр, селезёнка существует?

— Нет, — огрызнулась, зная, на что меня разводят, я тихо.

— Тю-ю-ю, где-то на анате сейчас Пётр Аркадьевич грустит, — имя завкафедрой нормальной анатомии Измайлов протянул с показной печалью и скорбью. — Он над нами полтора года измывался не для таких знаний и ответов, Алина Константиновна, поэтому думай лучше.

— Да хоть зарежь, — прошипела, перехватывая его руку, что на моей ноге всё лежала и узоры, нервируя, выводила, я истинной коброй, — не существует селезёнки!

— Да вы достали со своей селезёнкой!

— А чего вдруг нашей? — на гневный шёпот Лизы Глеб возмутился искренне, кивнул на дверь, за которой препод всё стоял и беседы с кем-то вёл. — Она вон — Парфёнова. Его любимая тема на весь цикл.

— Слушайте, — Кузнецов, оглядываясь на нас, поинтересовался задумчиво, — а вообще, есть хоть кто-то, кто смог доказать ему существование селезёнки?

— Пётр Аркадьевич, — я буркнула сердито из-за Измайлова, которого не задевать не получалось, касалось, обжигая, то руки, то груди. — Сводил в музей и показал, они же одногруппники.

— Не, в натуре, хоть одна группа доказала?

— Ходят легенды, что лет пять назад один мальчик в одной группе потока умного, первого, смог это сделать, но после его никто никогда не видел. Бу!

— Да ну-у-у…

— Не, а как ты ему её докажешь? — Полька спросила насмешливо. — Где ты увидишь селезёнку? На УЗИ?

— А что такое УЗИ? — Глеб Александрович, подхватывая воодушевленно, вопросил философски и глубокомысленно, до противного въедливо. — Ультразвуковые волны? А ты их видишь? Как ты можешь доверять тому, чего не видишь?

— Измайлов, — я, путая пальцы в его волосах и переделывая идеальную прическу в ирокез, начала проникновенно, потянула, запрокидывая идеальную физиономию, к себе, — вот ты с ним это сейчас и обсудишь. Раз ту же волну словил.

— А чего я? — соглашаться со мной не стали, только сверкнули прожигающим взглядом и мои пальцы поймали, не отдали, сжимая. — Я в патаны или судебку, я ему как раз достану, покажу и докажу. А вот ты как его будущая коллега…