Шрифт:
В комнате было пыльно и душно. Кислорода не хватало катастрофически. Лене казалось, что через пару мгновений ей вовсе будет нечем дышать. Казалось, что перед ней стоит уже не человек, а дьявол, и чем дольше он говорит, тем сильнее она попадает под его влияние. Чтобы прекратить этот казавшийся бесконечным монолог, она произнесла, насколько это было возможно, спокойным, ровным голосом:
– Чего вы от меня хотите? Зачем говорите со мной, вместо того чтобы просто увезти на ликвидацию?
– Хороший вопрос. Я не знаю, что в вас такого особенного, но вы получили исключительное право выбрать, на чьей стороне остаться.
Лена ощущала босыми ногами холод каменного пола. Она невольно задумалась о жизни, о ценности каждого момента. Ощущение беспомощности перед неизбежной опасностью, тревога за благополучие сына – все смешалось в ее голове, швыряя ее в пучину отчаяния, но она лучше погибнет здесь и сейчас, чем предаст огласке тайну, вверенную ей.
Мужчина подошел к Лене очень близко.
– Вы отказываетесь выдать участников оппозиции, я правильно понимаю?
– Да.
– Выбор сделан.
Незнакомец отодвинул край пиджака и достал из внутреннего кармана конверт.
– Держите. Будьте готовы к 18:00. За вами приедут. Не прощаюсь.
Он ушел. Лена немедленно открыла пластиковый конверт и вынула из него черный бархатный прямоугольный лист картона, на котором золотыми буквами были выведены слова: «Приглашение на последний ужин в Вашей жизни».
Она не верила своим глазам. Внезапно дрожь в руках утихла. Накопившаяся за эти годы ярость готова была вырваться из груди наружу, переломав ребра и все, что встретится ей на пути. Медлить было нельзя.
Она собрала сумку, оделась, схватила ключ и вышла в коридор. Камера наблюдения, мигая красным, следила, как женщина запирает входную дверь и растворяется в темноте лестничной площадки.
2
Неделю тому назад Лена разогревала консервы на завтрак сыну. Было всего семь утра, а тепло, исходящее от пробивающихся через окно солнечных лучей, уже сильно прогрело воздух. Стояло жаркое лето. Пламенное солнце жгло небо, заливая все вокруг ярким светом. Прохлада квартиры приносила некоторое облегчение, но даже стены дома не могли спасти от душного пекла, которое царило на земле, и к полудню без плотно занавешенных окон в помещениях становилось совсем невыносимо: было душно, пахло нагретым камнем и теплым пластиком, п?том, а иногда и экскрементами, если кто-то не смог подстроиться под туалетное расписание. При ходьбе в воздух поднималась пыль и, словно шиммер, переливалась в солнечном свете. Лена взяла в руки оторванную от консервной банки металлическую крышку и мельком прочитала состав. В большей части текста были прописаны номера витаминных добавок, консервантов, усилителей вкуса и аромата. Как «приятно», что даже после войны они остались неизменной частью пищи человека… Лена слегка улыбнулась, помешивая серую массу в металлической коробке под названием «Яичница с беконом № 3». Начал орать утренний гимн. С улицы доносились слова:
Желтый сектор – честь и слава!
Знамя гордое несет!
Горделиво, величаво
Каждый на завод идет!
Небо мирное над нами
Синий сектор растянул
И законами-правами
Снова к жизни нас вернул.
Желтый сектор, просыпайся
И иди служить стране.
Верным делу оставайся.
Слово позабудь «себе»!
Она слышала его тысячу раз и снова отметила, что в гимне нет ни строчки про красный сектор. Словно его и не существует вовсе. Интересно, эта песнь для всех трех секторов одинаковая? Или для каждого своя? После гимна послышалось обращение: «Дети, сообщите властям о любых подозрительных действиях своих родителей и знакомых и получите награду в секторальном центре!»
Лена сердито покачала головой.
Хриплый голос громкоговорителя на этом не остановился: «Сегодня, ровно в девятнадцать часов, в университете естественных наук пройдут массовые чтения пропагандистской литературы. Отметьте карту после окончания мероприятия и получите на счет дополнительные продуктовые консервы. На этом все. С миром оставайтесь!».
Лена никогда не ходила на подобные встречи. К счастью, еще ни разу ее не вызвали за это на допрос в синий сектор. Иногда она, как в это утро, представляла, как отвечает стражам правопорядка фразами вроде: «Мне не нравится подобная литература, она сухая и безжизненная, как бетон, а произведения должны волновать умы и взывать к сердцу».
– Мирного неба, мам.
Женщина резко обернулась на внезапно раздавшийся голос сына и пару мгновений спустя, ответила:
– Мирного неба, сынок. Я разогрела тебе завтрак. Вставай, поешь.
– Спасибо.
– А почему одна консерва? Ты кушать не будешь?
– Пока не хочется. Я заварю себе кофе.
Марк сел на край кровати. Его карие глаза щурились от света. Волосы, темные, густые как шелк, небрежно падали на лоб, заставляя время от времени отбрасывать их быстрым движением руки. Лицо, будто вырезано из гранита – твердые линии скул и мощный подбородок, говорили о решимости бросить вызов любой несправедливости. Густые, темные брови нависали над глазами, придавая образу холодной отреченности. Тонкие губы почти всегда были сомкнуты, но временами они могли растянуться в еле заметную улыбку, которую доводилось видеть немногим и крайне редко. Марк встал, намереваясь сходить в ванную. Его рост придавал ему одновременно величавый и немного угрожающий вид. Он носил свое тело так, будто каждое движение было продумано до мелочей. Мускулы, хотя и не громоздкие, были четко очерчены и говорили о неустанной дисциплине и тренировках. Вернувшись из ванной, Марк, одетый в легкий синтетический костюм серого цвета, сразу сел за стол. Он зачерпнул большой ложкой серую жижу и, проглотив ее, сказал:
– М-м-м, а этот завтрак № 3 стал намного вкуснее! Видимо, производители доработали формулу. Мне нравится!
– Я рада.
– А как тебе кофе?
– На вкус – словно в нем сначала помыли гравий, а потом залили в банку. Как же хочется выпить чашечку настоящего кофе: свежемолотого и только что снятого с огня. Я бы с час сначала вдыхала его аромат, пила бы мелкими глотками и тянула удовольствие. Эти «синие» наверняка такой пьют.
Марк закатил глаза, глубоко вздохнул и хлопнул ладонью по столу.