Осторожно пальцами поднимаю не подбородок, чтобы видеть ее глаза.

— Сонечка… прошу… не принуждайте меня отдавать приказ.

Девушка вздыхает.

— Хорошо, Николя, думаю, в ваших сливах есть немалый резон.

— Я выделю вам двух сопровождающих из числа легкораненых.

Мы выходим на свежий воздух. Часы показывают четверть первого. Еще немного и пора поднимать бойцов, караулить ночную атаку японцев. Темень непроглядная. И странный шум в небе, словно приближается большая стая перелетных крупных птиц. Кольнуло в груди. Сердце? Нет, амулет.

— Николя, что с вами?

— Птицы, вы слышите? Приближаются птицы!

— Да, похоже на шум крыльев…

Левой рукой кое-как выхватываю револьвер из кобуры, и стреляю в воздух. Грохот разрывает ночную. Тишину. Яркая вспышка освещает спускающихся с неба крылатых тэнгу — целую стаю.

— Тревога! Воздух! Враг сверху! — ору, что есть мочи, высаживая вверх весь барабан своего нагана. — Соня! Назад, в блиндаж!

И бью рукояткой разряженного револьвера прямо в раскрытый клюв лезущего на меня тэнгу.

[1] Гордеев, а вернее, Шейнин сильно заблуждается. Авторство афоризма принадлежит выдающемуся немецкому конструктору Фердинанду Порше. На момент Русско-Японской ему уже 29 лет, и он уже создал свой первый «гибридный» автомобиль, в котором двигатель внутреннего сгорания давал электрический ток, питавший основной электродвигатель. Сам Шейнин, скорее всего, слышал его в «Пятом элементе» от персонажа Гарри Олдмана.

[2] Романс второй половины 19 века на стихи А. Бешенцева, музыка А. Гурилева.

— Вашбродь, держи! — не понимаю, откуда рядом со мной оказывается Скоробут, у него трофейный вакидзаси.

Он кидает клинок мне, я хватаю его на лету левой рукой (не зря меня учили управляться обоими) и легко, словно росчерком пера, срубаю клювастую башку демона.

Она падает мне под ноги.

Тело демона дёргается, какое-то время продолжает жить на рефлексах, совсем как курица без головы. Пинком валю его на землю, перепрыгиваю, чтобы схватиться со следующей тварью.

— Скоробут, уводи доктора!

— Есть, вашбродь.

— Быстрей, твою мать! — ору во всё горло я.

Соня даже пикнуть не успевает, как Кузьма хватает её и тащит за собой к блиндажу.

Молодец!

По правилам войны медиков и санитаров убивать не принято, но то и война, чтобы плевать на законы. И чем больше воюешь, тем сильнее забиваешь на них.

А тут даже не простые японские солдаты, а тэнгу, демоны со своими понятиями о чести, многие из которых могут отличаться от наших.

Как только Кузьма и Соня исчезают, радостно выдыхаю. Слава богу! Теперь можно и повоевать.

Мои крики успели разбудить бойцов, окопы стремительно оживают. То тут, то там вспыхивают короткие схватки. Пусть демонов относительно немного — дюжины две, не больше, но тэнгу не зря считаются мастерами рукопашного боя, поэтому нашим приходится несладко. Идёт размен одного крылатого на двух-трёх наших, и смерти мои ребят каждый раз обрывают невидимую струну моей души.

Сейчас я пока что держусь, а потом мне будет плохо, очень плохо…

Ситуация стремительно выходит из-под контроля, мы полностью переключили внимание на тварей, а ведь где-то там могут тихо подкрадываться цепи неприятельской пехоты. И тогда нам крышка. С двойной напастью нам не сдюжить.

В голову закрадывается предательская мыслишка — а ну как прав был Куропаткин, надо было отступить на более подготовленные позиции, встретить японца там… Только я ведь хорошо помню, чем закончился этот манёвр в реальной истории — нашим разгромом.

Значит, пищи, но терпи.

Вступаю в схватку с очередным «гостем» с неба. Хорошо что у меня короткий меч, им удобнее орудовать в тесноте окопа, поэтому я, не без труда, конечно, но всё-таки справляюсь с тэнгу. Заканчивается поединок тем, что лезвие входит в его упитанное туловище практически по самую рукоятку, я даже проворачиваю клинок. Демон резко обмякает. Из открытого клюва доносится шипение как у рассерженного гуся.

— Сдохни, сука! — ору я.

Выдёргиваю меч, для успокоение совести перебиваю им шею тэнгу.