Конечно, Ларошфуко не стал говорить всего этого вслух. Он вообще редко распространялся о своей роли в Сопротивлении. Даже когда на ветеранских встречах другие заводили речь о его подвигах, он неизменно отмалчивался. Отчасти из природной скромности, но больше оттого, что не хотелось бередить старые раны.

Вот и приходилось его детям, племянникам и племянницам довольствоваться обрывками случайно подслушанных историй о его легендарных свершениях. На протяжении всего детства, да и потом, в зрелом возрасте, они увлеченно обсуждали: действительно ли Ларошфуко случайно встретил Гитлера, а потом пробрался через немецкие линии, переодевшись монашкой? Действительно ли он улизнул от расстрельной команды, а однажды убил человека голыми руками? Действительно ли он прошел подготовку в секретном подразделении британских диверсантов, переломившем ход войны? Почти всю жизнь Ларошфуко оставался загадкой даже для своих близких.

А сейчас он садится за руль своего «ситроена», чтобы отправиться в пятичасовой путь до поместья Пон-Шеврон. Быть может, однажды он все же решится рассказать, почему взялся защищать Папона. А по сути – о том, чему сам стал свидетелем на войне. И о том, почему сражался, когда это делали лишь единицы.

«Может, когда-нибудь и расскажу, – говорит он себе. – Но не сегодня».

Было 16 мая 1940 г., когда с востока донесся странный звук. Робер де Ларошфуко был дома вместе с братьями и сестрами, когда услышал его: сначала низкое жужжание, с каждой секундой нарастающее, а затем – настойчивый зловещий гул. Он прильнул к одному из высоких окон семейного замка Вильнёв, утопавшего в зелени огромного (14 гектаров) парка близ Суассона, в полутора часах езды к северо-востоку от Парижа.

На горизонте Робер увидел то, чего уже давно со страхом ждал.

Бесконечный рой самолетов, источающих угрозу. Вот они накрыли тенью городскую площадь Суассона. А вот от роя начали отделяться небольшие немецкие «юнкерсы» – одномоторные двухместные самолеты с характерно изогнутыми крыльями. Они казались Роберу хищными птицами – да так оно и было. Они ринулись вниз, и сирены под фюзеляжами исторгли пронзительный вой. Семья застыла у окон, оцепенев от увиденного и услышанного. А бомбы уже сыпались на землю: беспорядочно, безжалостно, разя Суассон и подбираясь все ближе к замку. В тех местах, где они взрывались, в небо взлетали фонтаны земли, дерна и щепок. Раскаты чудовищных взрывов, такие же ужасающие, отдавались в груди у Робера глухими ударами. Мир за окном вдруг сделался громким и полыхнул огнем. И посреди этой какофонии раздался пронзительный крик матери: «Надо уезжать, надо уезжать!»

Вторая мировая война пришла в Суассон.

Формально она была объявлена восемь месяцев назад. Но по-настоящему бои начались лишь пять дней назад, когда немцы, обманным маневром оттянув силы союзников к бельгийской границе, прорвали линию обороны южнее – в Арденнах, густо заросших лесом холмах на северо-востоке Франции. Союзники считали эту местность слишком труднопроходимой для нацистского наступления. Что, разумеется, и послужило главной причиной, по которой немцы выбрали именно ее.

Три колонны немецких танков, змеившиеся на полтораста с лишним километров вглубь, вырвались из лесов. В последние несколько дней оборонявшим рубежи французским и бельгийским солдатам, многие из которых были всего лишь резервистами, довелось пережить настоящий кошмар – конечно, тем из них, кто вообще сумел его пережить. С неба их атаковали «юнкерсы», а на земле – бесчисленные чудовищные «панцеры». Великобритания отправила на помощь обороняющимся больше 70 бомбардировщиков, но немецкие истребители смяли их и почти уничтожили – 39 машин не вернулись на базу. Это были самые крупные потери за всю историю Королевских ВВС в операциях подобного масштаба.

На земле немцы стремительно пробили в обороне брешь шириной 50 км и глубиной 25. Но двинулись они не на юго-запад, к Парижу, как ожидало французское командование, а на северо-запад – к проливу Ла-Манш. Туда, где можно было отсечь элитные части французов и британцев, увязшие в Бельгии. И после – взять всю Францию.

Суассон лежал как раз на пути этого северо-западного броска. Робер с шестью братьями и сестрами выскочили из дома: на улице леденящий душу вой пикирующих «юнкерсов» звучал еще невыносимее. Бомбы падали на фабрики Суассона. Дети со всех ног кинулись к семейному седану, и мать, Консуэло, усадила всех в автомобиль. Старшему, 17-летнему Анри – на год старше Робера, – она велела гнать в Шатонёф-сюр-Шер в замок ее матери, герцогини де Майе, в 370 км к югу. Сама Консуэло решила остаться: как глава местного отделения Красного Креста, она должна была руководить действиями организации в департаменте Эна.

– Я вас догоню! – крикнула она Анри и Роберу.

Ее окаменевшее лицо ясно давало понять: спорить бесполезно. Она не могла допустить, чтобы ее дети – от четырех до 17 лет – сгинули в том же огненном блицкриге, что, возможно, уже поглотил их отца, 50-летнего Оливье, служившего офицером связи с британскими ВВС на франко-германской границе.

– Уезжайте! – приказала она Анри.

Дети отправились в путь под ничем не сдерживаемым градом бомб – самолетов союзников в воздухе почти не было. Впоследствии историки назовут эти дни Битвой за Францию, однако на деле французская военная авиация была рассредоточена по всей империи: лишь 25 % самолетов базировалось на родине, и всего четверть из них находилась в составе действующих соединений. Таким образом, Суассон был почти беззащитен перед бомбежками. Непрекращающийся вой «юнкерсов» и гулкое эхо взрывов гнали семейство Ларошфуко прочь – в бездумной, почти животной, панике.

Но движение на дорогах почти замерло. Немцы разбомбили вокзалы и многие мосты в Суассоне и окрестных городках. То и дело «юнкерсы» на бреющем проносились над потоком беженцев, поливая их пулеметным огнем. Младшие дети в машине Ларошфуко пронзительно визжали при каждой очереди, но пули, к счастью, ложились позади.

Пока они выбирались из зоны нацистского наступления, к процессии присоединялось все больше беженцев. То тут, то там у обочин стояли заглохшие автомобили. Некоторые семьи тащили за собой лошадей и ослов, навьюченных кое-как собранным скарбом. Дети Ларошфуко, прильнув к окнам, с потрясением взирали на эту сюрреалистическую картину. Исход, какого современная Франция еще не знала.

Пилот французской разведывательной авиации Антуан де Сент-Экзюпери наблюдал за этим исходом с воздуха. В книге «Военный летчик» он позже напишет: «В час, когда пресс бомбардировщиков всей своей тяжестью придавил города и заставил целый народ черным соком разлиться по дорогам. В час, когда Франция являет собой мерзкое зрелище развороченного муравейника…» [5]

Часы утекали, дорога бесконечно стелилась впереди, и, хотя в вышине изредка раздавался вой пикирующих «юнкерсов», семейство Ларошфуко уцелело – немецкие бомбардировщики спешили присоединиться к многочисленным эскадрильям, направлявшимся к Ла-Маншу. Новости были крайне скудными. Местные власти зачастую первыми спасались бегством. Люди привязывали к крышам автомобилей матрасы в надежде хоть как-то защититься от бомб. Но вскоре, как заметил Робер, матрасам нашлось более привычное применение: в первую ночь заторы на дорогах вынудили беженцев устраиваться на ночлег где-то посреди бескрайних равнин Центральной Франции.