И, возможно, так оно и есть.

Потому что Мара сломалась. Я наблюдаю это. Но из ее скорлупы выходит что-то еще. Кто-то, кто стоит неподвижно, не ерзает, не рвет ногти. Кто-то, кто даже не смотрит в сторону окон или дверей.

Она хватает наполовину законченный коллаж и срывает его с мольберта. На его место она бросает новый холст, вдвое большего размера, и размазывает по нему темную краску, которая капает на пол.

Она приступает к работе, быстро и неистово. Она лихорадочно сосредоточена, краска растекается по ее лицу и рукам, ее глаза прикованы к холсту.

Я наблюдаю, как формируется композиция.

У нее отличный глаз на пропорции, все в равновесии.

Я редко восхищаюсь работами других художников. Всегда есть что покритиковать, что-то не на своем месте. Но вот что я заметил в Маре с того момента, как она покрасила платье: ее эстетическое чувство так же отточено, как и мое собственное.

Наблюдать за ее работой - все равно что наблюдать за работой самого себя.

Я приклеиваюсь к экрану компьютера, часами наблюдая за тем, как она набрасывает композицию и начинает вводить цвет.

Стук Сони в дверь застает меня врасплох. Я сижу, нахмурившись, когда она просовывает голову внутрь.

— Можешь выходить. — Она ухмыляется. — Панель убрана.

— Хорошо, — говорю я. — Ненавижу всю эту возню.

Она заходит в мой кабинет, чуть не споткнувшись о сумку для гольфа, стоящую прямо за дверью.

— Тебе ведь нравится эта игра, правда? — говорит она.

— Это игра для ума, а не для тела. Так что да, мне нравится. Тебе стоит заняться этим самому. Ты прекрасно знаешь, как много дел делается на поле для гольфа.

— Я знаю, — бунтует Соня, бросая на мои клюшки ядовитый взгляд. — Хочешь просмотреть их баллы для финалистов?

—Нет.— Я качаю головой. — Я уже решил.

Соня берет в руки папку со всеми кандидатами, которых я должен был просмотреть, и выражение ее лица становится покорным.

— Дай угадаю..., — говорит она.

— Это будет Мара Элдрич.

Я киваю.

— Хм, — говорит она, поджав губы. — Это будет раздражать членов комиссии. Ты же знаешь, они любят высказывать свое мнение...

— Мне плевать, чего они хотят, — огрызаюсь я. — Я финансирую грант и половину их бюджета на год, так что они могут смириться и делать то, что им говорят.

— Хорошо, я скажу им, — говорит Соня, как всегда покладистая. Она знает, что основными пунктами ее должностной инструкции являются послушание и осмотрительность.

Тем не менее она задерживается в дверях, ее любопытство слишком сильно, чтобы его сдерживать.

— Если уж на то пошло, я бы тоже выбрала Мару.

— Это потому, что у тебя есть вкус, — говорю я. — В отличие от остальных.

— Как ты ее нашел? — Соня говорит с притворной непринужденностью.

— Ее порекомендовал другой художник.

Я вижу, что Соня умирает от желания услышать больше, но она уже переходит границы моего терпения.

— Мне не терпится увидеть, что она придумает для New Voices, — говорит она.

Я уже отвернулся к экрану компьютера, наблюдая, как легкая фигурка Мары изгибается и вытягивается, чтобы покрыть краской огромный холст.

Соня замешкалась в дверях.

— Кстати... Джек Бриск увеличил свое предложение по твоему «Olgiati». Он готов заплатить 2,4 миллиона и обменять на тебя своего Пикассо.

Я фыркнула. — Не сомневаюсь.

— Я так понимаю, это отказ?

Я жестом указываю на сверкающую модель солнечной батареи, висящую на почетном месте прямо перед моим столом. Где я вижу ее каждую минуту, каждый день, не уставая от нее.

— Это единственное сохранившееся произведение величайшего мастера итальянского стекла. Его техника до сих пор не превзойдена в современную эпоху. И кроме того, она чертовски красива – посмотри на нее. Посмотри, как оно светится. Я бы не продал его Бриску, даже если бы он вырезал сердце из своей груди и протянул его мне.

— Ладно, Боже мой, — говорит Соня. — Я скажу ему, что оно имеет сентиментальную ценность и ты не заинтересован в продаже.

Я смеюсь.

— Сентиментальная ценность? Наверное, ты права - я купил его на наследство, когда умер мой отец.

Соня замирает. — О, ты купил? Прости, я этого не знала.

— Верно. — Я улыбаюсь. — Можно сказать, я праздновал.

Соня смотрит на меня, обдумывая сказанное.

— Великие мужчины не всегда становятся великими отцами, — говорит она.