Мама же и тогда готовила всякие вкусности. Правда, только если не опаздывала на работу. Тогда они завтракали в столовой.

Тут же Лена вспомнила и о том, какие вкусные ватрушки продавали в школьной столовой. Как ей надо было спешить на уроки. И потом как она могла погулять с подружками.

Почему-то вспоминалась именно осень, начало учебного года. Тогда казалось, что, хотя школьные мучения с уроками, домашним заданием и предстоящими экзаменами только начинаются, всё равно было много времени к этому подготовиться, и ещё можно было что-то исправить.

Деньки были тёплыми и наполненными жёлтыми, золотистыми и оранжевыми оттенками, как солнышко. Город кипел, все куда-то спешили, но всё равно оставались друг другу родными, не обособленными в своих пуховиках на морозе.

В ту пору мир обещал быть добрым. Что всё будет хорошо, нужно только никого не обижать и стараться.

Наивно.

Только сейчас Лена поняла значение фразы «и с хорошими людьми случается плохое».

Потому ли, что «хорошие» виноваты? Потому, ли, что они как-то спровоцировали? Или, может, они ответственны не за все события? Может, они не умеют контролировать «плохих»?

— Ты чай или кофе будешь? — заметив, что Лена проснулась, спросила мама.

— Чай хочу. — выбрала Лена. Но чуть позже подумала: — «Точно чай?». И в итоге не смогла решить. Оставила как есть.

Умывшись, Лена посмотрела на своё опухшее от слёз лицо.

Нет, не только глаза. А всё лицо.

От этого захотелось плакать больше.

Ну как так можно! Она же хороший человек! Почему так с ней!

Обида сдавила грудь настолько, что перехватило дыхание, вернуть которое Лена смогла, лишь снова себя в грудь ударив.

В ванну постучали:

— Есть кто?

Лена постаралась вернуть голосу силу:

— Да.

— Лен, ты? — спросила тёть Наташа. — Ты долго? У тебя всё хорошо?

— Да, всё нормально, — соврала Лена.

— А чего случилось-то?

— Да так, ничего, — неопределённо ответила Лена. Она по-прежнему не хотела посвящать в свои переживания всех подряд.

— Ну не хочешь, не говори. — на сей раз обиделась уже тётя Наташа, после чего послышались её удаляющиеся шаги.

Вот, вроде человек, может, и добра хочет, а чувствуется так, будто его причиняет.

И опять же, не потому, что тёть Наташа плохая. Наоборот, человек она хороший. Всё время с Леной сидела, когда та болела, и поэтому оставалась дома. А тут получается, что теперь её доброту всегда в ней нуждавшаяся Лена отвергает.

Она вздохнула:

— И за это мне теперь себя винить.

Опять повернувшись к зеркалу, она заплакала вновь.

Через время успокоив себя холодной, а затем тёплой водой, Лена вернулась к родителям.

Те, казалось, всячески боялись упомянуть произошедшее.

А вчера Лена плакала много. И кричала много. И высказывала.

Даже родителям.

За то, что они «лезли со своими советами и нравоучениями».

Возможно, делали они это из лучших побуждений. Во всяком случае, сами они в этом не сомневались. Однако, было ли это тем, чего хотела получить Лена? И было ли это для неё полезно? Вот в этом сомневалась уже сама она.

Разве могли ей помочь советы о том, как ей следует действовать? Разводиться, либо нет. Может, в растерянности Лена и желала поначалу получить наставление, как следует поступить, куда нужно направиться… Однако, начав их получать, поняла, что ни один из вариантов ей совсем не подходит. Более того, развод, на котором настаивали родители, может, и был самым разумным решением, о чём понимала и сама Лена, вот только воспринимался этот совет, как самый лучший вариант со стороны родителей, а не самой Лены.

И дело вовсе не в том, чтобы она желала простить изменившего ей предателя. Самое последнее в её жизни сейчас — это прощение. Нет. Вопрос стоял в ином. Во-первых, ей совсем не хотелось его видеть. Всё тело покрывалось мурашками, и начинало чувствовать себя некомфортно, стараясь высвободиться из медленно опутывающего его нечто, точно так же, как Лена пыталась освободиться из объятий удерживающего её вчера Кости. И если сопротивлялось её тело, то скорее всего, и психика тоже.

Во-вторых, сейчас Лена была разбита. Полностью. А как можно требовать решительных радикальных и сложных мер от человека, пережившего собственную смерть?

Единственное, что сейчас хотела Лена — это просто лежать вот так, на кушетке в комнате своих родителей, в коммунальной квартире её детства. Окружённой её родным, хорошо знакомым районом и любимым городом.

Почему-то именно сейчас, окружённой теплом и заботой самых близких и дорогих ей людей, к Лене пришло чувство единения со семи. Со всеми, кто не Костя, разрушивший их жизнь.

— Пап, ты маме изменял? — прямо спросила Лена, глядя в глаза отцу. Казалось, она даже следила за его мимикой и малейшими изменениями в его поведении.