— Здравствуйте, — сказал Саша, еще не подозревая ничего плохого. — Если вы по поводу обвеса, то продавщица исправила ошибку.

Он, конечно, понимал, что не в ошибке было дело, но строгость стражей порядка показалась ему чрезмерной, и Саша решил уже защитить Дусю, когда она сама приоткрыла дверь и сошла на пару ступеней.

— Этот? — кивнул человек в форме на Сашу.

— Он, — ответила Дуся. — Фулюган.

И будто испытывая отвращение к хулигану, отвернулась и вышла из подвала.

Саша стоял в недоумении, а офицер достал из кармана и протянул ему желтоватый, захватанный жирными пальцами листок.

— Читайте!

Ничего не понимая, Саша прочитал, очевидно, под диктовку написанный корявым почерком, без знаков препинания, текст.

Внизу стояли неразборчивые закорючки. Ни полных фамилий, ни других данных о свидетелях в «акте» не значилось.

— Признаете?

Офицер будто выполнял скучную, но необходимую формальность.

— Что?

Сашино состояние можно было определить словами: всего ожидал, но этого?

— Факт хулиганства.

— Какого хулиганства?

— Понятно, не признаете.

— Да что вы!

Офицер показал на него пальцем амбалам.

— Дайте ему как следует.

Повернулся и вышел, как и Дуся.

Амбалы деловито собрали толстые пальцы в массивные кулаки.

— Да вы что? Что вы собираетесь делать?

Вопрос был, конечно, риторический, ибо намерения не вызывали сомнений.

— Не смейте! Я… я… кинодраматург.

Ни раньше, ни потом он себя так никогда не называл. Раньше по скромности, потом само слово корежило Сашу отвратительными и постыдными воспоминаниями.

Но роль свою слово сыграло. Амбалам потребовалось несколько секунд, чтобы осмыслить, насколько опасно это непривычное звукосочетание. Они переглянулись и решили — плевать! Но секунды потеряли, а тем временем сверху, как глас небесный, раздался громкий и самоуверенно требовательный голос Брускова:

— Где мой друг? Я у вас спрашиваю. Я журналист из Москвы. Меня Чурбанов знает!

Вот эта фамилия прозвучала гораздо результативнее, чем жалкий «кинодраматург». Амбалы разжали кулаки и молча отвернулись, будто люди они здесь случайные и ничего плохого в голове не держат.

Офицер распахнул дверь, и Брусков ворвался в подвал.

— Сашка, что здесь происходит?

Саша не нашелся сразу. Сердце колотилось, в голове стучало.

— Все по закону, товарищ журналист. Согласно сигналу. Вот акт, — все тем же рутинным голосом произнес офицер, видя, что его подопечные не успели проявить свои способности.

— Это же филькина грамота! Можете его на экспертизу отправить.

— Ну, зачем… Мы вам доверяем. Возможно, тут ошибка. Нам сигнал — у нас служба. Разбирались. Сами видите, с вашим товарищем все в порядке…

Только выпив у Брускова полстакана водки, Саша немного успокоился.

Валерий же, напротив, выпив, вошел в раж.

— Ну, я этого так не оставлю. Я к самому Чурбанову… Я и здесь кое-кого знаю.

— Брось! Не стоит, — вяло возражал Саша, не веря до конца во все, что только что с ним произошло.

Но Брусков поверил вполне и на другой день потащил упиравшегося Сашу к Мазину, к которому относился с большим уважением как профессионалу и человеку принципиальному, хотя и довольно зашоренному подобно всем, кто носит мундир и погоны. Впрочем, ведомством в погонах Брусков не пренебрегал. В высоких сферах нравились его очерки, имел он грамоту, подписанную Щелоковым, именные часы, возил в машине рядом с аптечкой милицейскую фуражку, подаренную в одной из командировок, в кармане полуслужебное удостоверение, полезное в повседневной практике.

— Это, однако, черт-те что, Игорь Николаевич, — говорил он возмущенно Мазину. — Вы же лучше меня понимаете, что значит авторитет министерства. И Николай Анисимович не рядовой министр, а тем более Чурбанов. Он же Зять! — Слово «зять» было произнесено с заглавной буквы. — А у вас тут — подразумевалось — в провинции — все еще какие-то дикие нравы. Талантливого литератора могут запросто избить, сотрудники милиции воровку из сельмага охраняют! Мы пишем, стараемся, поднимаем престиж, а эти болваны способны так скомпрометировать… Нет, я думаю, в ваших же интересах примерно наказать. Это важно. Представьте такую новость где-нибудь там, на радио «Свобода». Да они так обыграют, такую конфетку сделают…