Мне нужно попробовать ее на вкус. Я должен заставить ее кончить снова, но на этот раз своим ртом.

— В какой стороне спальня? — Я прижимаюсь к ее губам, едва разрывая поцелуй, и она указывает направление, жестикулируя, пока я отхожу от двери, продолжая нести ее на руках всю дорогу.

Быстрым движением плеча я распахиваю дверь, иду прямо к кровати и опрокидываю ее на нее. Она смотрит на меня, ее губы приоткрыты, глаза расширены, и я снимаю куртку, позволяя ей упасть на пол, а сам возвращаю ей голодный взгляд.

— Последний шанс, — тихо пробормотал я. — Скажи мне, если хочешь передумать, Шарлотта. Потому что как только мы начнем… — Я позволяю своим глазам скользить по ней, вбирая в себя каждый дюйм, и понимаю, что ничто и никогда не было таким правдивым, как то, что я собираюсь сказать.

— Как только мы начнем, пути назад уже не будет.

ШАРЛОТТА

При этих словах во мне пробегает дрожь страха, сдобренная желанием. Это всего лишь секс, но то, как он это говорит, заставляет думать, что это гораздо больше, чем просто секс. Как будто это значит гораздо больше, чем просто удовольствие, которое мы получим друг от друга сегодня вечером. Как будто то, что мы ляжем с ним в постель, как-то обозначит меня, сделает меня его и, возможно, его моим.

Но эта интенсивность — часть того, что заставляет меня хотеть его. Эта потребность в его глазах — часть того, что возбуждает меня, делает меня такой влажной, что я сжимаю бедра вместе, страстно желая, чтобы он опустился и прикоснулся ко мне. Я хочу большего, чем мне когда-либо давал кто-то другой, и мне кажется, что Иван предлагает мне это.

Это похоже на прыжок со скалы с завязанными глазами. Но если я буду с ним рука об руку, какая-то часть меня подумает, что мне может понравиться стремительное падение.

Я нервно облизываю губы и киваю.

— Я хочу тебя, — шепчу я, и в его глазах вспыхивает жар, когда он хватает сзади рубашку и одним плавным движением стягивает ее через голову, отчего мои глаза распахиваются еще шире, чем прежде.

Я никогда раньше не видела его без рубашки. Он чертовски великолепен, его мускулы выглядят так, будто его высекли из камня, его кожа испещрена темными татуировками, их слишком много, чтобы я могла долго сосредоточиться и попытаться разобрать, что это такое. Я вижу сирену, морское чудовище, темную птицу, петли и вихри узоров, покрывающие его грудь и руки, спускающиеся по кистям, поднимающиеся к ключицам и останавливающиеся там. На черных чернильных вихрях видны все еще заживающие синяки на ребрах, которые в последствии становятся зеленовато-желтыми, но мой взгляд не задерживается на них. Вместо этого я смотрю на глубокие разрезы мышц, уходящие в джинсы, на полоску темно- светлых волос, идущую от пупка к пуговице, — все эти следы ведут к тому месту, которое мне так хочется увидеть.

Иван усмехается — темный, голодный, почти волчий звук, проводя большим пальцем по пуговице джинсов.

— Нетерпеливая, не так ли? — Его голос стал глубже, гуще, наполнен похотью, от которой у меня мурашки по коже, когда он подходит ближе к изножью кровати. — Твоя очередь, Шарлотта. Сними свой топ.

В его голосе звучит приказ. Я чувствую, как он меняется, превращаясь из милого и нежного в властный и требовательный. Это совсем другая сторона Ивана, и я вдруг понимаю, что он имел в виду, когда спросил, уверена ли я.

Я все еще могу остановить это сейчас, если захочу. Но я не могу сказать ему, что это не то, чего я хочу, потому что властный тон его голоса, то, как он смотрит на меня… это все то, о чем я фантазировала. То, чего я хотела, когда в «Маскараде» поняла, что есть вещи, которые я упускала всю свою жизнь.

Я тянусь вниз, расстегивая первую пуговицу рубашки. Взгляд Ивана падает на мою грудь, наблюдая за тем, как я расстегиваю каждую пуговицу, и этот голодный взгляд становится все глубже с каждым кусочком кожи, который обнажает моя рубашка. Я иду медленно, понимая, что мне нравится дразнить его. Мне нравится наблюдать, как напрягается его челюсть, когда я затягиваю каждую пуговицу, как подрагивает мышца на его щеке, когда он испускает резкий, нетерпеливый вздох.

Потянувшись вверх, я отодвигаю края рубашки, обнажая черный хлопковый бюстгальтер, который я ношу под ней.

— Это не очень сексуально, — извиняюще начинаю я, но не успеваю закончить, как Иван оказывается на кровати, его руки обхватывают мои колени, он раздвигает мои ноги и склоняется надо мной.

— Никогда так не говори. — Его руки скользят по моим бедрам, прижимая меня к кровати, и мой пульс подскакивает, а в венах бурлит пьянящий коктейль из страха, предвкушения и желания. — Все, что ты носишь, сексуально, Шарлотта. Потому что оно на тебе.

— А что, если я снова скажу это? — Шепчу я, глядя на него сверху, добавляя в смесь дозу смелости. Его глаза сверкают, а руки крепко сжимают меня, удерживая на месте так, чтобы показать, как легко ему это дается.

— Тебе нравится, когда тебя наказывают, Шарлотта? — Пробормотал он, приподняв бровь. — Потому что я хотел бы наказать тебя. Если ты меня ослушаешься, я с удовольствием преподам тебе урок. Я сделаю эту красивую попку розовой с помощью моего ремня, только чтобы я мог смотреть на нее, выгнутую дугой в воздухе, пока я трахаю тебя сзади. — Его пальцы прижимаются к моим бедрам, а большие пальцы проводят дугой по моим обтянутым джинсами бедрам, так близко к тому месту, где я хочу, чтобы меня трогали, и все же так далеко.