– Так из-за чего же она убивается?

– Представляешь, Степочка? Он... не явился! А они, - глаза Веры Петровны заволокли слезы, - так его ждали! Петенька, - всхлипнула, - даже стихи ему написал. Бедная моя доченька, - зарыдала она, уткнувшись в подушку.

Степан Алексеевич ласково обнял жену, попытался успокоить:

– Наверно, что-то ему помешало. Нет, я не оправдываю Мишу!
– поспешно добавил, видя ее протестующий жест.
– Не чувствует, видно, еще ответственности. Свете нужно взять его в оборот! У нее слишком мягкий характер. Вот, Надя бы на ее месте...

– Что Надя?
– обиженно вскинула на него глаза Вера Петровна.

– Я хочу сказать: Светочке бы - Надину хватку. Смотри, как моя дочь этого "нового русского" заарканила! И издателя, с кем до него встречалась, тоже держала на коротком поводке.

Его слова больно задели Веру Петровну - она даже привстала на постели.

– Что значит, Степа: "твоя дочь"? А Светочка тебе кто? И если уж на то пошло - я не одобряю Надину "хватку". Ни к чему хорошему это не приведет. Зря ты ее поощряешь!

– Нисколько я ее не поощряю!
– вспыхнув, возразил Степан Алексеевич. И мне не по душе Надины бесшабашность и тщеславие. Не раз пытался вразумить дочь, - смягчает тон.
– Я говорю "моя" лишь потому, Веруся, что не ты, к сожалению, ее родила. А Светочку я тоже люблю, и у меня сердце за нее болит!

Но Вера Петровна еще не отошла и обиженно ворчала:

– Но все же - не так, как за Надю. Хотя Света, - гордо посмотрела на мужа, - не побоюсь сказать - лучше воспитана. Ей чувство собственного достоинства не позволяет проявлять эту "хватку"!

– А у Наденьки, выходит, его нет?
– снова закипел он.
– Ты к ней несправедлива! Она, правда, слишком мечтает о благах, но ради них никому не позволит собой помыкать! И напрасно упрекаешь, будто к ней я сильней привязан. В том, что я меньше привык к Свете, - моей вины нет!

Наверно, не стоило ему об этом напоминать. Вера Петровна заплакала.

– Ну вот и договорились, Степа. Снова начнем разбираться, кто прав и кто виноват?
– горестно произнесла сквозь слезы.
– Неужели это будет преследовать нас всю жизнь?

– И правда, чего это мы снова... Прости, Веруся!
– опомнился он. Никогда больше не вспомню о старом, клянусь!
– пододвинувшись, нежно обнял жену.
– Я ведь обожаю тебя, Светочку и Петрушу! Ничуть не меньше Нади. Горячо поцеловал ее в губы и, почувствовав, что она ему отвечает, радостно улыбнулся: - Ну вот так уже лучше. Ты одна - мое счастье!

Света напрасно обижалась на Михаила за то, что не пришел к ним сразу на следующий день после их встречи. Он и сам очень хотел этого, но не позволили неотложные дела - срывался крупный заказ в области и ему, новому директору агентства, потребовалось с утра срочно отправиться на место. Работать пришлось до полуночи и дозвониться в Москву не сумел - мобильная связь не действовала.

"Ничего, - мысленно утешал себя Михаил, - увижусь с сыном завтра. Но ночью плохо спал - и из-за этого, и еще потому, что считал свое поведение во время свидания неудачным. Зря дал волю накопившейся обиде и горечи. Подлинные его чувства совсем другие. Не так говорил, не так вел себя с ней, как требовало собственное сердце.

Видно, и она недовольна тем, как прошла их встреча: не разрешила ее проводить, сослалась на какие-то дела, - а ведь он предлагал. В его воображении ярко возник момент, когда после стольких лет разлуки он вновь увидел ее: как она шла ему навстречу своей плавной, величественной походкой, чуть подняв золотистую голову. Как же она соблазнительно хороша! Уже не та юная, нежная девушка, которую он оставил, отбывая в неизвестность, а зрелая женщина, в полном расцвете красоты и женской силы. Она стала полнее, не потеряв стройности, и, пожалуй, это делает ее еще привлекательнее.

При виде ее он испытал страстный порыв, нестерпимое желание броситься к ней, сжать в объятиях... Какая глупость, что он не послушался своего сердца. Ну зачем говорил с ней так - сухо, осуждающе? Ведь она совсем не так истолкует, что у него на душе. Вот осел, ведь хотел по-человечески помириться, это необходимо, если он собирается участвовать в воспитании сына. И зачем обманывать себя:, знает же, чувствует, что она ему по-прежнему и дорога и желанна...

Но его гордость, мужское самолюбие все еще мешают примириться с фактом ее измены, с тем, что она принадлежала другому... Конечно, объективные обстоятельства, и все же... Да нет, не виновата она перед ним, ни в чем не виновата! Считала, что погиб; оказалась в тяжелых условиях, думала о сыне; вышла за Марка не любя: трудно существовать красивой женщине одной в мире, и не только в театральном.

Все так, ну а как же верность, чистота, благородство? Можно ли оправдывать слабость духа и предательство материальными обстоятельствами? Сам он воспитан по-другому; прагматизм - вот что губит духовность. Признать неизбежность житейской грязи - все равно что отказаться от вечных идеалов, от твердой убежденности в красоте человеческой души...

И это все при том, что он чувствует всем сердцем - надо вернуть ее любовь, она единственная женщина для него, была и останется... Но как простить разочарование?.. Заснуть ему удалось не скоро - только под утро.