Долго не мог он осознать свое горе до конца, поверить.

– Это что же... последствия аборта? Ты же сильная, здоровая женщина. Значит, ты, дочка, посмела сделать аборт?

Надежда ничего не ответила, только зарыдала еще пуще: стыдно открыть отцу правду...

– Тогда на месте Олега я сам тебя разлюбил бы и бросил!
– Степан Алексеевич обратил на дочь потемневшее лицо.
– Если могло меня что-нибудь разочаровать в тебе, так только это! Лишила ты меня, дочка, самого дорогого, что мне еще оставалось в жизни!

Надя продолжала оплакивать и его горе, и свое, но вспомнила о Светлане и ее сыне, о своих давнишних сомнениях - открывать ли всю правду отцу. В душе ее шла отчаянная борьба, но все же жалость к нему взяла верх. Он прямо морально убит - как сразу постарел и сгорбился... Ну что ж, видно, пришла пора расхлебывать эту кашу... Кажется, она решилась.

– Вот что, папа, - она вытерла слезы и взяла его за руку.
– Успокойся, у тебя еще не все потеряно!

– Говори яснее, - поднял на нее непонимающие глаза отец.
– Что - не все потеряно?

– Ты только держись покрепче.
– Надя старалась не глядеть ему в глаза.
– Я бы раньше сказала, да боялась, у тебя инфаркт будет. Честно говорю: никак не могла решить, когда сама узнала, - лучше это для тебя или нет.

– Перестань ты говорить загадками!
– рассердился Степан Алексеевич. Я сам решу, что мне лучше! Чувствую - хочешь сказать что-то важное. Так говори. Мне не до шуток!

– Тогда знай: незачем тебе горевать. Есть у тебя уже внук. От другой дочери, - просто молвила Надя с горькой улыбкой.

Видя, что отец смотрит на нее с жалостливым недоверием, как на больную, подчеркнуто серьезно и деловито ему объяснила:

– Я в своем уме, не сомневайся! Светлана Григорьева - твоя дочь, только от тебя это скрывали. А у нее уже есть сын,

Петей зовут. Внук твой, значит. Мать уже давно об этом знает. Она и квартиру у них шантажом выбила. Но я узнала все совсем недавно.

Постепенно глаза у Степана Алексеевича приняли осмысленное выражение. Он почувствовал, как все у него внутри похолодело, а потом кровь бросилась в голову. Казалось, навалившаяся на него тяжесть раздавит... но потом, к своему удивлению, он ощутил какую-то особую легкость во всем теле. Еще раз пристально взглянул на дочь, словно желая проникнуть в самую душу, веря ей и не веря. Но по горечи, застывшей у нее в глазах, понял со всей очевидностью, что услышал чистую правду.

* * *

После ухода Надежды Лидия Сергеевна долго еще сидела молча, приходя в себя от удара, нанесенного ей дочерью. Она чувствовала себя полностью опустошенной, морально уничтоженной. Жестокая правда, брошенная ей в лицо, заставила ее задуматься над своим никчемным существованием, особенно остро почувствовать, что она никому не нужна, даже собственной дочери. Никто ее не любит и не уважает! Так зачем ей такая жизнь?

Погоревав молча и без слез еще некоторое время, встала и пошла на кухню, прихватив початую бутылку коньяка, оставленную Олегом.

– Напьюсь!.. Может, полегчает, - прошептала она, наливая себе полную стопку.

Опрокидывала рюмку за рюмкой не закусывая, но успокоение не приходило - ей казалось, она нисколько не пьянеет.

"Как же Наденька так со мной обращается?
– недоумевала она, и сердце ее обливалось кровью.
– Я же всегда о ней заботилась, вырастила... Жила только мечтой о ее счастье! За что мне такая Божья кара?.." Вспомнила вдруг, как злой наседкой заклевывала мужа, считая, что он несправедлив и недостаточно внимателен к дочери, и впервые за прожитые годы в ней шевельнулось нечто вроде жалости и сочувствия.

"Вообще-то не так уж и плох был Степан. Терпения у меня не хватило... не поверила в него...
– И снова сердце захлестнула волна горечи.
– Нет, правильно сделала, что сбежала от него. Чужой он был. Так и не смог меня по-настоящему полюбить!"

Вновь выпила полную стопку, и лицо ее просветлело. Перед ее мысленным взором явился дорогой Василий Семенович, с лукавой улыбкой на круглом лице, - такой милый, обворожительный... "Вот кто понимал душу женщины! умилялась она, вспоминая своего ненаглядного Чайкина.
– Вот кто любил и отогревал меня душой и телом!.."

Стала она вспоминать их застолья и бурные ласки, и лицо ее разрумянилось, а в глазах появился блеск счастья. Но радостное возбуждение длилось недолго. Ей вдруг ясно, как наяву, явилась ужасная картина его конца - и она взвыла от горя, сознавая, что минувшие радости утрачены навсегда...

К ней пришло понимание всей глубины своего падения; вспомнились унижения, нелегкая доля уборщицы, грязные лапы хамов... Нет, жить так больше не хочется!..

Налила и выпила подряд две полные стопки крепкого коньяка, еще надеясь заглушить сердечную боль и черную, беспросветную тоску. Но сознание пустоты и никчемности своего существования не проходило, наоборот, становилось еще острее... Потеряла она последний ориентир в жизни, где ее былое самоуважение?..