Коллега по работе — официально моя бывшая подчиненная до декрета, — дергает меня звонками и открыто наезжает из-за своих проблем, не считаясь ни с условной субординацией, ни с элементарными правилами вежливости.

А Князев...

Князев называет меня своей нежной фиалкой.

Считает, что без тепличных условий — а главное, вдали от него, — я просто загнусь и сломаюсь. Равнодушные люди меня затопчут, бытовые материальные проблемы задавят. И тогда фиалке конец.

Но и его не интересует, что чувствую я сама. Он озабочен только и только своими чувствами. И просто не хочет лишиться объекта, на котором сфокусированы его сильные эмоции, вот и всe. Иначе бы не изменил мне.

Что ж, ладно...

Плевать.

Плевать на них всех! С сегодняшнего дня я буду поступать так, как считаю нужным. И сделаю новый шаг к свободе от этих людей, которые держат меня в заложниках своего эгоизма.

— Даш, ты чего тут стоишь? Замерзнешь же, маленькая, ну... — вырывает меня из внутреннего мира низкий голос Князева.

И я осознаю, что даже не заметила, сколько времени уже гипнотизирую городскую панораму с лоджии острым сосредоточенным взглядом.

Плечи окутывает теплый пушистый плед, который я забыла накинуть поверх своего тонкого и уже слишком просторного халата. Широкие ладони мужа задерживаются на моих плечах, бережно поглаживая с явным намерением притянуть в объятия... но я делаю шаг в сторону, чтобы ускользнуть от прикосновения. Затем бросаю на Князева холодный взгляд.

Последние несколько секунд я старательно размышляла над тем, люблю ли его, несмотря на измену. Такого, какой он есть. Ведь если любишь, то вроде как принимаешь человека со всеми его недостатками. Так принято считать.

Но что, если эти «недостатки» наносят твоему душевному спокойствию огромный вред? Что, если находясь рядом с ним — таким любимым и таким эгоистичным, — ты чувствуешь, что сгораешь заживо на медленном и тихом огне боли от предательства?

Сложный вопрос. Но есть и еще сложнее.

Что это за штука вообще такая — любовь?

Душевный трепет в сердце..? Приятное физическое волнение при виде красивого мужественного лица и впечатляюще атлетической фигуры с бугрящимися бицепсами..?

О да, такая реакция у меня есть.

Правда, сейчас она причиняет скорее мучение и всегда приправлена горечью. Наверное, такое чувство испытывает при виде красивого яркого мухомора ребенок, которому только что объяснили, что этот ядовитый гриб есть нельзя. И вся эта красота — лишь ловушка.

А как быть с тем, что истинную натуру своего мужа я узнала только после его измены?

Вывод напрашивается только один.

Я люблю... безумно, отчаянно... мужчину, которого не существует в реальности! Выдумку свою люблю. Мифического верного рыцаря на белом коне! Того, который свою любовь просто и буднично подкрепляет делом.

Так что же получается... тот, кто стоит сейчас передо мной — это чужак в маске? И вся беда в том, что я его не знала по-настоящему никогда...

— Даш, что с тобой? — напряженно спрашивает этот чужак с любимыми синими глазами оттенка штормового моря. — Ты что-то вспомнила?

Не сводя с него пристального взгляда, я залпом допиваю давно остывший чай и шумно, судорожно сглатываю. А затем решительно бросаю:

— Я помню всe.

Надо признать, что мой ответ Князев принимает достойно.

Уж чего-чего, а умение держать любой удар с эффектной невозмутимостью у него не отнимешь. И единственная физическая реакция, которую мне удается подметить — это заигравшие желваки на слегка заросшей щетиной мужественной челюсти.

Пару мучительно долгих мгновений мы смотрим друг на друга... и мне кажется, будто мы не близкие люди, а противники. Непримиримые враги, поставившие на кон всe самое дорогое во имя победы. И ощущать подобное в отношении любимого мужчины — ужасно, просто ужасно. Это для меня не только неприятно, но и даже как-то... противоестественно.

Что же ты наделал с нами, Влад... что же... ты... наделал...

Наконец Князев прерывает затянувшееся молчание ровным голосом:

— Ясно. Значит, вспомнила... и судя по тому, как ты спокойно говоришь, это произошло не сегодня. И не только что.

— Я вспомнила еще в роддоме. Но не была готова это обсуждать.

— А сейчас, получается, готова, — утвердительно роняет он.

— И сейчас не готова, — честно отвечаю я, глядя исподлобья на посмурневшего мужа. — Мне от этого слишком погано. И больно. А еще я... — чуть медлю, пересиливая себя, чтобы вытащить наружу свой тайный страх, и договариваю: — ...боюсь. Очень.