Я не знала, что сказать. А что я могла сказать? Все в городе знали, что отец Мэнсона был не в себе, уходил, когда ссорился с женой, а потом возвращался через несколько месяцев. Но, черт… я не знала, что всё было именно так. Я никогда не удосуживалась спросить…

— Это… это, эм… — Я хотела извиниться, но никакие слова не казались подходящими. После всего дерьма, через которое он проходил в школе, ему приходилось возвращаться домой и сталкиваться с ещё большим. Эгоистичные, заносчивые дети, издевающиеся над ним только потому, что могли. Это было так неправильно… так, блять, жестоко…

— Мэнсон, я… мне так жаль…

— Я не хочу об этом говорить, — твердо сказал он. Я не винила его — я бы тоже не хотела обсуждать всех демонов своего прошлого, особенно с человеком, который стал причиной некоторых из них. — Может быть… когда-нибудь. Если ты действительно хочешь услышать об этом. Только… не сейчас.

— Я хочу услышать. Когда-нибудь. — Я улыбнулась ему, настоящей, искренней улыбкой. Я говорила серьезно: я хотела заглянуть в него поглубже, хотела услышать, как он говорит. Я не знала, искупит ли это вину за то, что я вела себя с ним как сука, но, возможно, это послужило бы началом.

Удивление, а затем мягкое, нежное спокойствие появилось на его лице. Он провел пальцами по моим ключицам, по горлу и уперся ими в подбородок.

— Когда-нибудь, — повторил он. — Ты хочешь сказать, что я не отпугиваю тебя?

— Вовсе нет. — Я приподнялась на носочки, и мой поцелуй на этот раз был целомудренным: заверением, а не требованием. — Кроме того, мне нравится быть напуганной.

Он рассмеялся, почти в неверии.

— Ох, Джесс. В старшей школе ты была не в той компании, знаешь это? Ты бы легко вписалась в компанию фриков.

Я фыркнула, не веря.

— Многим людям нравятся пугающие вещи. Просто мне они нравятся немного… больше. — Я пожала плечами, словно это было совершенно нормальным явлением, и уж точно не тем, что я только что узнала о себе.

— Ох да, конечно, давай-ка посмотрим: любит пугающие вещи… любит боль… возбуждается от того, что с ней обращаются как с рабыней… — Мэнсон произвел несколько шуточных расчетов в своей голове, пока я закатывала глаза. — Да, для меня определенно звучит как фрик.

— Да заткнись ты. — Я обвила руками его шею. — Ты обещал заставить меня плакать, помнишь? Ты отвлекаешься.

— Разве? — усмехнулся он. — Всё, что я пытаюсь сказать, так это то, что, по моему мнению, ты бы вписалась в компанию моих друзей. Даже если… ты их боишься.

Внезапный шум заставил меня подпрыгнуть: скрип из глубины затемненной комнаты… шаги… звук дыхания. Мое тело напряглось. Что-то двигалось в темноте.

— Мэнсон… Мэнсон что…

Раздался смех, жутко знакомый смех — а затем из темноты появились три неестественно белых лица.

— Скучала по нам, Джесс? — пробормотал Винсент, когда я осознала, что оказалась заперта в комнате с тремя блядскими клоунами.

Возможно, я закричала. Я не была полностью уверена в том, какой звук вырвался из меня, когда я прикрыла глаза и затрясла головой, решив представить, что их на самом деле здесь нет. Эти ужасные жуткие лица, широкие ухмылки, темные глаза. Мэнсон потянул мои руки вниз и обхватил запястья.

— Ох, это не очень хорошо, Джесс, — сказал он ласково. — Я не мог позволить им пропустить всё веселье. Теперь ты сможешь узнать их получше.

Я затаила дыхание, пытаясь перестать хныкать. Клоуны затаились в темноте, наблюдая за мной и ухмыляясь друг другу. Мои руки дрожали, а сердце колотилось. Я вырвалась из хватки Мэнсона и вцепилась в его футболку, прижавшись к ней лицом, чтобы не видеть их.

— Ты хочешь уйти? — нежно прошептал он мне на ухо. — Или ты хочешь посмотреть в лицо своему страху и быть хорошей девочкой для меня?

Я заставила себя выровнять дыхание. У этих клоунов были имена, и я знала, что под этим гримом скрываются люди, хотя мой мозг продолжал настаивать, что это чудовища. Я медленно подняла голову от груди Мэнсона и оглянулась на них. Их вид только усугублялся темнотой в комнате: из-за мерцающего пламени свечи их черты лица менялись в мгновение ока. Один из них — Лукас — сидел на полу, устремив на меня взгляд. Ухмыляясь. Стоящий позади него Винсент крутил что-то вокруг пальца — что-то металлическое, что словило свет свечи и вспыхнуло.

Наручники?

Пульсирующий адреналин, хлынувший в меня при виде их, начал снижаться. Вместе с уходящим ужасом пришла странная эйфория, удовольствие, обернутое дискомфортом. Я медленно подняла глаза на Мэнсона.

— Я… я хочу быть хорошей девочкой… — тихо сказала я. Потом ещё тише: — Ты такой, блять, злой, Мэнсон. Мне это нравится.

Он усмехнулся, и на мгновение, я могла поклясться, выглядел так, словно гордится мной. Он поцеловал меня в лоб и сказал:

— Тогда будь хорошим ангелом: подползи к ним и предложи свой рот.