— Что угодно, ваше благородие?

— Топоры, — ответил я, — Вернее, топорики. Сейчас буду объяснять…

Возвращался в Академию уже почти под утро. Здесь главное успеть явиться на первый же урок. Если даже запоздаешь, на следующий раз могут выходные сократить до одного дня, а то и вовсе отменить за нарушение распорядка.

Петербург — блистательная столица, но блеска хватает только на центральную часть. Помню, в моем детстве все грезили великолепием Бродвея. Дескать, самая дорогая и роскошная улица, вся из театров, ювелирных и цветочных магазинов… Но студентом пришлось съездить на один из форумов, и с изумлением обнаружил, что Бродвей — длиннющая улица, в блеске только центральная часть, а дальше уходит в трущобы, где мусор выбрасывают прямо из окон, бомжи спят среди мусорных контейнеров, наркотики в свободной продаже, полиция сюда соваться не рискует…

То же самое и здесь, трущобы есть даже в Париже. Я торопливо пробирался по кривым тёмным улочкам, Академия в центре города, там чисто и ясно, фонари горят в тёмное время суток, а полиция на каждом перекрестке…

Повышенная чувствительность с запозданием засекла впереди двух человек, затаились в темноте, я сосредоточился и услышал стук двух сердец и даже ощутил шуршание крови по венам.

Оглянулся, так и есть, дорогу отрезали ещё трое. Аугментированное зрение обрисовало всех пятерых с предельной четкостью, впереди, рядом с крупным мужиком бандитской наружности стоит… Глебов, а сзади тоже трое бандитов, морды зверские, у обоих помечены шрамами.

Сердце мое застучало чаще, я лихорадочно искал вариант, как выскользнуть, желательно без драки, а Глебов, удостоверившись, что я их вижу, сделал шаг вперед.

— Ну, тупая скотина, — произнес он ненавидяще, — попался.

Я молча рассматривал его, Глебов считается одним из лучших фехтовальщиков Академии. Непонятно, зачем посылать такого хорошего бойца, известно же, я никакой с саблей.

Остальные простые уголовники. И дело не в том, что всех курсантов уже знаю в лицо. Здесь расслоение общества, как говорится, на ладони. Дворянин резко отличается от простолюдина, а эти трое не просто дети народа, а самый что ни есть сброд, что промышляет грабежами.

— Опустился до такого?.. — спросил я.

Глебов сказал злобно:

— Стань на колени и поцелуй мои туфли!.. Тогда оставим тебе, деревенщина, жизнь… Но, конечно, отлупим, должны же получить сатисфакцию…

Он сделал шаг вперед, я благоразумно отступил.

— С незнакомцами, — повторил я то, что уже говорил не раз в Академии — задираться опасно.

— Да ну? — спросил он издевательски.

— И где твоя дворянская честь? — спросил я горько. — Зачем тебе ещё четверо? Настолько меня, боишься?

Хотя понятно, эти отбросы для того, чтобы не только избить сейчас, но и устрашить на будущее. Дескать, нас много, найдем везде, даже не рыпайся, признай над собой власть.

— Увидишь, — пообещал он зловеще. — Начинайте!

На меня пошел, сжимая кулаки, тот, что стоит с ним, высокий и толстый, задние придвинулись ближе, но воздерживаются, чтобы не попасть под кулаки своего соратника.

Драться всё ещё не умею, вся моя надежда на толстую кожу и крепкие кости. Да ещё на скорость. Потому быстро шагнул навстречу верзиле, чего тот не ожидал, с силой ударил в нижнюю челюсть, единственное, что освоил хорошо.

Тот ещё стоит на ногах, но я быстро шагнул к тройке, успел ударить, двое выхватили ножи и, умело размахивая, двинулись на меня. Увертываться трудно, один успел ударить меня в живот, другой в шею, но и я почти одновременно с ними одному нанес прямой в грудную клетку, там треснуло, словно я проломил молодой лед на речке, второго ухватил за руку с ножом и сломал ему запястье.

Он взвыл, я ударил в лицо, он охнул и свалился без движения. Всё тело трясет, я чувствую, как все процессы ускоряются сами по себе, меня не спрашивая. Ножами били с силой, могут быть кровоподтеки, спасибо рубашке, но камзол подпортили.

Глебов смотрит застывшими глазами, дыхание у меня хриплое, хотя драка заняла несколько секунд, а какое у меня лицо… даже сам бы не захотел смотреть.

— Ну что, подонок? — спросил я с яростью. — И что сделать с тобой?

Он дернулся, приходя в себя, на лицо вернулось надменное выражение.

— Сиволапый, — процедил он через губу, — побил других сиволапых… Но всё я равно поставлю тебя на колени!

Он резко и красиво выдернул из ножен саблю. Я нарочито неуклюже вытащил меч, он надменно хохотнул.

— Я тебя не просто побью, — процедил он с ненавистью, — я тебя оставлю калекой!

— Да вернутся к тебе твои слова, — ответил я. — И да пожалеешь ты о сказанном…

Отменный фехтовальщик, один из лучших, как говорят о нём, я это почувствовал с первых же мгновений. Сразу же поразил остриём сабли левую руку, я ощутил достаточно заметный удар, но рукав рубашки защитил, потом ещё дважды красиво и виртуозно рубанул по плечу и тут же чиркнул остриём по животу, а я всё размахивал мечом. Но всё то, чему научили Равенсвуд и Горчаков применить никак не удается, несмотря на мою скорость.