– Йолли? – спросил он. – Это ты?

– Нет… – прошептала я, хотя на самом деле на мгновение мне почему-то захотелось ответить ему «да». Потому что это имя было таким смешным, колючим, веселым… Совсем не как мир вокруг. Пусть даже я знала, что меня зовут по-другому.

– Так! – послышалось у меня за спиной, Стелла взяла меня за локоть и потянула к себе за спину. – Девушка спешит.

– Так уж ли она спешит? – насмешливо переспросил мужчина, подняв бровь.

– Так, что тебе не угнаться, – выплюнула Стелла, а потом добавила нечто совсем неуместное: – Кыш! Пошёл отсюда!

Я ожидала, что мужчина оскорбится или возмутится… Но он просто хмыкнул, развернулся и через секунду растворился в толпе. Будто его и не было.

– Кто это был? – спросила я.

– Мошенник, – твёрдо ответила Стелла. – Может, обобрать тебя хотел.

И я поверила.

Потому что нужно хотя бы кому-то верить, если сама похожа на утёнка, который ничего не знает.

Потому что ничего не помнит.

Три недели назад я открыла глаза и увидела под ногами мокрые камни и волну, которая уже подбиралась, чтобы залить носки ботинок шипящей пеной.

– Ой, – сказала я, отскочила в сторону, чуть не упала, раскинула руки и подняла голову. Чтобы увидеть его. Маяк.

Маяк, полоску камней, ведущую к нему, море, небо и… услышать крики чаек.

Первое, что я достоверно помнила в этой жизни.

И больше – ничего.

Ни как меня зовут, ни кто я по профессии, ни кто мои родные, ни то, что это за город, ни какой сейчас на дворе день и год… Чистый лист. Tabula rasa. Наверно, стоило бы испугаться, но я просто стояла и смотрела на маяк, а в душе было пусто-пусто. Как будто кто-то вырезал дыру в моей груди, и сейчас внутри лишь свистел ветер и слышались звуки прибоя.

Испугалась я позже, когда наступил вечер, стало холодно, я вернулась на берег и поняла, что понятия не имею, куда идти и что делать. Хорошо, что у меня сохранились знания о мире. Я понимала, что море называется морем и вода в нём наверняка мокрая и холодная. А если споткнуться и упасть, то ушибёшься. Хорошо, что остались какие-то бытовые понятия и городские рефлексы, отвечающие за безопасность. Например, откуда-то я знала, что дорогу нельзя переходить на красный свет. Но всё, связанное лично со мной…

Воспоминания напоминали осколки разбитого стекла. Разноцветную стеклянную мозаику. Когда я пыталась вспомнить что-то конкретное, нестерпимо начинала болеть голова. На ум приходили только разрозненные образы.

Я маленькая, гуляю с кем-то из взрослых, и мне покупают в кондитерской пирожное. Пирожное называется буше, оно мягкое, сладкое, в шоколадной глазури, я откусываю кусочек и щурюсь от удовольствия.

Я потерялась в большом магазине, оглядываюсь по сторонам, ищу маму, но её нет, и мне становится всё страшнее и страшнее.

Я иду по берегу реки, над головой по ярко-синему небу летят облака, дует ветер, ужасно мёрзнут уши, но я упорно не достаю из кармана и не надеваю шапку, потому что весна!

Я держу кого-то за руку и улыбаюсь до ушей, но прячу улыбку за тёплым шарфом, потому что иначе он догадается, что… Что я влюбилась?

Когда на улице стало совсем темно, я сдалась. Подошла к полицейскому, который стоял и, кажется, скучал на перекрёстке, и сказала:

– Простите… Кажется, я потеряла память и не знаю, куда идти.

Потом был полицейский участок, уставший, замотанный врач, который всё пытался вывести меня на чистую воду, социальная ночлежка на краю Владивостока – тут я наконец узнала, что город снаружи – это Владивосток.

А через два дня ко мне приехала Стелла.

Сказала, что она моя тётя и искала меня весь последний месяц.

Сказала, что я… что мы из Петербурга.

Привезла паспорт, с фотографии в котором смотрела та же самая я, что и из зеркала – светловолосая, с мелкими, аккуратными чертами лица, настороженная, с прямыми бровями и острым носом. И звали меня Ольга Завьялова.

Сначала мы прилетели в Москву, потом сели на ночной поезд и поехали в Петербург. И до последнего внутри меня горел огонёк надежды, что вот мы приедем и я всё вспомню. Обязательно вспомню. Выйду из вокзала, посмотрю на улицы вокруг…

И ничего.

Совсем ничего.

Разноцветная мозаика воспоминаний так и осталась мозаикой, не желая складываться в единую картину.

Дни сменяли друг друга, затем недели, а потом счёт пошел уже на месяцы.

Однако память не возвращалась.