Иоганн попросил Лену вырезать эту заметку и вклеить в альбом успехов племянника, который он тщательно вел. И без устали говорил с Леной об этом достижении, которое было даже упомянуто в ежедневной сводке Верховного командования Вермахта. Лена же могла думать об одном, пока клеила вырезку на альбомный лист — о том, что Рихард сбил уже двадцать два советских летчика за неполные четыре недели, проведенные на фронте. И ей хотелось думать, глядя на его улыбающееся на фотографии лицо, что его радость от собственных успехов все-таки несет нотку горечи. Что он хотя бы немного сожалеет о том, что вынужден делать.

Лена пыталась разгадать это в его письмах, которые Рихард посылал к ней через Руди, но он никогда не писал о войне или своих победах. По строкам его посланий было вообще сложно понять, что они приходят с самого края жизни и смерти. Рихард делился с ней своими мыслями о прочитанных книгах, о природе, которая окружала его. А еще он много писал своих чувствах и о том, как мечтает об отпуске, когда сможет вернуться к ней. Она любила перечитывать его письма ночами, представляя, что он здесь, рядом, и шепчет ей на ухо каждое слово. И смотрела на его карточку, которую Рихард прислал ей с Восточного фронта. Лена прятала ее между строк романа Ремарка, а тот надежно укрывала под кроватью в щели между высоким плинтусом и стеной.

На этой карточке Рихард был снят у своего самолета в тот самый день, когда случилась «юбилейная победа». Он был без фуражки. Его волосы разметал ветер, глаза прищурены, руки в карманах кожаной куртки. Он тщательно уничтожил на карточке упоминание о том, что произошло в этот день, понимая, как оно расстроит Лену — от таблички, которая висела у кабины самолета, остался только краешек. Рихард отрезал часть фотокарточки неровно, и край некрасиво обтрепался.

«Жаль, что ты не можешь выслать мне свою карточку. Я бы бережно хранил ее как сокровище и возил бы с собой у сердца. Мои товарищи заметили, что я часто прошу своего механика отправить письма в Германию. Они строят самые разные предположения, как ты выглядишь, моя Ленхен. Им любопытно, кто взял в плен сердце Безумного Барона и приручил его, как ручную птицу. Я говорю им только одно — что ты самая прекрасная женщина из всех, что я встречал за всю свою жизнь. И что я считаю дни до того момента, когда я снова смогу обнять тебя, мое сердце…»

Интересно, что бы сказали его товарищи по полку, если бы узнали, что их Безумный Барон, герой их эскадрильи, пишет о любви русской работнице? Что бы сказал друг Рихарда по летной школе, Людвиг, о котором Рихард так часто упоминал в своих письмах дяде?

Узнать об этом никогда Лене так и не довелось. В начале весны во время одного из вылетов Людвиг был ранен, не сумел вовремя катапультироваться и сгорел заживо в самолете. Рихард в попытке сбить атакующих их и спасти своего товарища, потерпел аварию и рухнул прямо в воды Черного моря. Об этом в Розенбурге узнали только спустя две недели после происшествия, после тревожного молчания почты. После некролога на смерть Тайнхофера, который напечатали в газетах перечисляя заслуги летчика перед Германией и народом, ожидание вышло таким страшным, что Лена едва не выдала себя, с трудом сдержав эмоции при виде долгожданного письма, которое принесли для Иоганна.

— Он пишет, что виноват сам в этой аварии, — рассказывал Иоганн взволнованно позднее во время прогулки, когда Лена везла его коляску по аллеям парка. Дыхание весны уже вовсю ощущалось в каждом порыве теплого ветерка. Просыпались и начинали тянуться к солнцу зелеными стрелками дикие нарциссы, которыми в этой местности была щедро усыпана земля.

— Пишет, что замечал неполадки в двигателе и даже говорил об этом Петеру, своему механику. Но не хотел отпускать эскадрилью в этот раз без себя, словно предчувствовал что-то. И вот… Людвиг! Я помню его еще совсем желторотым птенцом, только-только после выпуска из летной школы. Столько мечтаний! Такое горячее желание будущих побед! Столько стремлений! Он, как и Фалько, среди первых записался добровольцем для помощи Испании. Теперь из неразлучной троицы их выпуска из летной школы остался один Фалько…

— Вальтер Айсбрец погиб во Франции, — задумчиво произнесла Лена, вспомнив имя, которое когда-то слышала от Рихарда.

— Да, именно он, — согласился с ней Иоганн, а потом обернулся и посмотрел на нее пристально. После секундного молчания, во время которого он что-то искал в глазах Лены, немец проговорил с явным интересом. — Вы очень сблизились с Руди, как я погляжу. Он славный мальчик. Его беда, что он не такой, как остальные дети сейчас. У него пытливый ум и доброе сердце. Сейчас это не те качества, которые высоко ценятся в нашей стране. Я не приветствую идеи нашей партии, но «красные», на мой взгляд, еще хуже. И я очень надеюсь, что ты даешь ему правильные ответы, если он спрашивает тебя о чем-то. Я уверен, ты очень умная девочка, Воробушек, но… Не навреди ему ненароком. Гиттхен уже потеряла одного сына… О! А вот и наш удалец! Как дела в школе, Рудольф? Что нового?

— Ничего нового, господин Ханке, — ответил Руди, подходя ближе. По его взгляду, который он бросил мельком на Лену, девушка прочитала, что он пришел из города не с пустыми руками. И для нее дошло письмо от Рихарда с Восточного фронта, на день всего лишь пропустив вперед письма родным. Ей захотелось тут же получить это послание и прочитать его, но Лена не могла этого сделать при Иоганне. Потому и оставалось только, что катить его коляску и слушать болтовню Руди, горячо желая, чтобы пожилой немец захотел вернуться в дом поскорее.

«Я не знаю, какое из писем придет первым — письмо дяде или тебе, моя Ленхен. Но если ты читала некролог Людвига дяде, то уже знаешь о том, что он погиб. И снова я не могу не думать о том, что что-то упустил, что я мог сделать что-то и спасти его, но не сделал. К смерти невозможно привыкнуть. Но я предпочитаю думать сейчас, что Людвиг не погиб. Он просто остался на небе…»

Это были единственные строки, которые Рихард посвятил в своем письме погибшему другу. Словно помнил свои собственные слова о том, что скорбь никогда не будет общая у них с Леной, потому и не упоминал больше о своей потере. Написал, что с ним все в порядке, что он находится в госпитале, несмотря на несерьезность, по его мнению, травм — сильные ушибы и сотрясение мозга. Лена с замиранием сердца читала про его здоровье, пытаясь разгадать между строк, пишет ли он правду или смягчает краски, чтобы она не волновалась. Она не знала, написал ли он то же самое дяде, и решила спросить при случае о здоровье Рихарда, будто бы мимоходом, чтобы проверить. Но об одном гадать ей точно не нужно было. Лена чувствовала боль его потери, будто свою собственную. Словно она просочилась на бумагу чернилами и теперь проникла через кончики пальцев в Лену. Или просто сама Лена стала частью Рихарда еще тогда, несколько месяцев назад, в новогоднюю ночь, когда стала настолько близка с ним?