— О чем вы говорите, господин майор? О поражении рейха? — напрягся генерал, услышав эти слова, и скосил взгляд на телефон на столе. Когда он вновь посмотрел на Рихарда, в глазах ясно читалось предупреждение и запрет говорить на опасные темы.

— Нет, господин генерал, — пояснил Рихард в ответ. — Всего лишь хочу сказать, что сейчас не время отправлять в резерв тех, кто еще может принести пользу рейху на передовой, а не в штабе. У меня на месте обе руки и ноги. Я летаю уже почти десять лет, и я понимаю, когда летчик не способен сесть за штурвал. Я могу летать.

— А вот наши доктора так не считают, — возразил ему тут же генерал. В его голосе появились нотки раздражения, и Рихард понимал его причину. Перевод в Берлин в Оперативный штаб Генштаба люфтваффе на должность, которую ему предлагали, любой бы счел подарком небес. Но только не тот, кто привык летать, а не ходить по земле.

— Пусть мне разрешат подняться в небо, и я докажу, что они ошибаются, — с нажимом сказал Рихард в ответ на это. — Все их заключения строятся на предположениях.

— Как и ваша уверенность, что вы способны вернуться на фронт! — чуть повысив голос, проговорил Кортен. — Я понимаю прекрасно ваши чувства, господин майор. Я сам сменил фронтовой штаб на эту должность чуть больше месяца назад. Но мы солдаты. И мы давали клятву фюреру и рейху. Нам не пристало выбирать место, где рейх считает нас особо нужными. Что будет, если доктора правы, и с вами что-то случится во время боевого вылета? Рейх потеряет и опытного летчика, и самолет. Кто возьмет ответственность за такие потери? Вы подумали об этом? Насколько я помню по Восточному фронту, вы славились тем, что учили новичков продумывать тактику боя, чтобы не только побеждать, но и беречь и себя, и машину во время вылета. Что изменилось сейчас?

Слова хлестали наотмашь, и Рихард почувствовал, как в нем просыпается стыд при признании правоты этих слов. Он поставил свои личные интересы выше интересов страны, забыл о клятве, некогда данной. Ведь в первую очередь его сейчас влекла собственная тяга к небу, и только во вторую очередь мысль о том, что британцы перевели войну на территорию его страны.

Видимо, Кортен заметил выражение его лица и чуть смягчил свой выговор:

— Вот поэтому и осторожны доктора при решении комиссии. Они, наверное, и могли бы выпустить по приказу, но генерал генералу не приказывает, господин майор. Генералу медицинской службы может приказать только рейхсмаршал, как по мне. Только он.

Эти слова вдруг вспомнились, когда Рихард, уже попрощавшись с генералом, выходил из его приемной. Было заметно, как офицеры штаба и солдаты засуетились, занервничали, словно волна прошла по министерству. «Приехал… рейхсмаршал… не в духе… приехал», прокатилось шепотом по коридорам. Потом защелкали каблуками, резко выпрямились спины, взметнулись руки в приветствии по мере продвижения по коридору Геринга. Рихард последний раз видел рейхсмаршала два года назад и удивился тому, как изменился он за это время. Казалось, он стал еще крупнее, а лицо пополнело. И склонность к странной форме никуда не делась. Было довольно непривычно глазу видеть среди серо-голубых мундиров совсем не похожий на них китель цвета пепла в сочетании с голубыми брюками с белыми лампасами.

Рихард вспомнил слова генерала Кортена и, когда процессия во главе с Герингом миновала, последовал следом за ней в приемную, где оставил у адъютанта рейхсмаршала прошение о встрече. Затем отправился в бассейн, где плавал до изнеможения, пока не заболели руки.

Как Рихард мог остаться в Берлине сейчас? Когда он встретил столько русских работниц со знаком OST на груди, что казалось — скоро зарябит от них в глазах. Остарбайтеры были на каждой улице. В «команде мусорщиков» разбирали завалы, оставшиеся после налетов, мелькали в окнах домов, когда вставляли стекла, либо просто шли рядом с тротуаром по проезжей части, возвращаясь из бакалейных лавок с покупками для своих хозяев.

Интересно, все они так же ненавидят немцев, как ненавидит их Лена?

Мысль, в момент отрезвляющая и отгоняющая тоску куда-то на задворки души. Заставляющая вспомнить о том, что всем его планам о будущем никогда бы не суждено было сбыться. Потому что нужно было только ему одному. Потому что только он думал о будущем здесь, в Германии. Ленхен же думала о будущем в Советской России. И Рихард не был его частью. Теперь он вспомнил об этом. Поэтому она никогда не говорила о будущем и не строила планов. Для нее существовало рядом с ним только настоящее, только «здесь и сейчас», как постоянно говорила Ленхен. Потому что в ее будущем для него не было места.

К удивлению Рихарда, сверток с одеждой и флаконом духов лежал на том же самом месте, где был оставлен — под запасным колесом. Он нашел его без труда, когда вернулся в гараж виллы, подтверждая вчерашнее воспоминание. Одежда сохранила запах кожи Ленхен, и он с трудом удержался, чтобы не поднести к лицу платье и вдохнуть этот почти позабытый аромат — смеси запаха мыла и кожи. Испугался на миг, что это сделает дыру в его душе еще больше. И зачем только ему попалась вчера эта фройлян с этими знакомыми духами?

Какого черта Ленхен тогда осталась в Розенбурге? Вряд ли из-за него — ведь за эти два месяца она не написала ему ни строчки. Разве так ведут себя, когда хотят вернуть былое расположение? Значит, что-то другое задержало ее в Розенбурге, но что именно? Ведь у нее были все возможности скрыться сразу же после того, как взяли связного. У нее была на руках не только кенкарта, но и райспасс. Он оставил ей карточки на питание и три тысячи марок — крупная сумма денег на сегодняшний день.