И что было бы дальше, Ленхен? Что было бы с нами дальше? Ты уже распланировала свое возвращение в СССР. Помнишь, там, на крыльце?

— Потому что все, что у меня осталось — там, — ответила Лена шепотом голосу Рихарда, прозвучавшему у нее в голове. Словно диалог с ним вела, как когда-то прежде, когда он был жив.

А если бы я был жив? Если бы я сумел вернуться из того вылета? Что бы было тогда? Что бы было с нами?

Вопрос, на который она до сих пор не знала ответа. Потому и промолчала сейчас, вдруг разозлившись на этот неслышный никому кроме нее голос.

Нам рано или поздно придется сделать выбор, Ленхен. Помнишь, как я сказал это в усадьбе в горах Тюрингии? Катя права полностью. Моя смерть — твое будущее, мое сокровище. Спокойное будущее… Потому что тебе не нужно будет выбирать между мной и своей страной. Скоро войне конец. Пуговица трубочиста и щетинки от его щетки сотворили волшебство…

Следующим днем Лена не могла не думать об этом странном сне, который видела прошлой ночью. Ведь не сошла же она с ума, верно? Значит, эта ночная беседа была только лишь сном, который напомнил ей, что она уже начала забывать голос Рихарда. Оттого и собирала мысленно, словно бусины на нить нанизывала, воспоминания, связанные с ним. А еще не могла не думать о тех вопросах, которые всплыли в подсознании прошлой ночью. И была настолько рассеянна, что несколько раз делала ошибки в работе, отчего пришлось перепечатывать листы заново и задержать подачу в печать, а начальник бюро пригрозил ей общим выговором на еженедельном собрании, которое должно было состояться послезавтра.

— Вы стали работать не так усердно, как ранее, фройлян Хертц, как я заметил, — выговаривал он Лене в конце рабочего дня в своем кабинете. — Быть может, вы считаете, что раз сидите в конторе на теплом месте, то можете витать в облаках? Поэтому вы отвергли остальные места, которые вам предлагались? Чтобы не работать в полную силу? О чем вы там думаете? О женишках с фронта? О том, как достать помаду? Посмотрите на себя! Вы ходите по самому краю, чтобы вас не обвинили в «непатриотичном виде»! Вы хотите потерять это место? Хотите попасть на военный завод? Я вам это быстро устрою!

— Он явно хочет, чтобы ты проявила к нему благосклонность, толстый ублюдок! — скривила губы Ильзе. Она была наслышана уже о «вызове на ковер» от других машинисток, потому дожидалась Лену у выхода из редакции в конце рабочего дня.

— Сам спрятался от фронта за справками с несуществующим диагнозом и смеет еще говорить о патриотизме! Хочешь, я поговорю об этом с главным редактором? Уверена, если в это дело вмешается герр Рихтер, то этот толстый ублюдок забудет даже твое имя! Говорила я тебе, нужно продвигаться дальше из этого бюро! Когда у тебя совершеннолетие? Вступишь в партию, и я похлопочу о хорошем месте для тебя. Мне предлагали перейти в администрацию гау через пару недель. Освобождается место из-за беременности одной из сотрудниц. Я могу узнать, может, там для тебя найдется вакансия? Машинистки нужны везде. Сейчас столько приказов и распоряжений! И ты точно не будешь больше продавать свои вещи. Обеспечение в администрации совсем не такое, как в редакции, уж поверь! Вот кто не знает нужды ни в чем! Единственное — нужно придумать что-то насчет анненпаса. Гау — не редакция. Здесь нужно иметь кристально чистое происхождение. Ты уже выслала запрос в Протекторат? Что-то они совсем обленились там. Если бы не границы и специальные разрешения, то можно было бы съездить самим. Я никогда не была в Богемии! А ты бы показала мне места, где выросла!.. Я что-нибудь придумаю за это время!

Разговор с Ильзе не успокоил Лену. Наоборот, напомнил ей о том, о чем она старательно не думала, чем ближе подходило время. Уже был почти конец июля. Осталось совсем немного времени, когда настанет совершеннолетие, а значит, момент вступления в партию нацистов. Лена не была уверена, что ей удастся так просто увильнуть от этого. Да еще и собрание в бюро, к которому начальник уже подал запрос в отдел кадров, чтобы те предоставили ему документы Лены. Словно так и хотел найти что-то такое, что поможет ему уличить ее в недостойном поведении. И ведь ему удастся! Стоит только увидеть, что у нее нет доказательства чистоты арийской крови…

Или Ильзе все-таки достанет разрешения на въезд в Протекторат. И что тогда? Куда Лена повезет ее? Что можно придумать такое, почему ей не хочется «возвращаться» в родные места?

От переживаний и мыслей у Лены настолько разболелась голова, что она еле добралась до дома. Едва она поставила велосипед у крыльца, как дверь распахнулась, и на пороге появился бледный как смерть Людо, схвативший Лену за руку и буквально втащивший ее внутрь.

Кристль попалась при очередной передаче военнопленным!

Это было первым, что пришло в голову Лены, когда Людо закрыл за ней дверь, окинув улицу за ее спиной внимательным взглядом. Но нет, Кристль ждала ее возвращения в гостиной, напряженно замерев у радиоприемника, который молчал. Ее спина была такая ровная, а лицо таким белым, что это без лишних слов говорило, что что-то стряслось.

— Ты услышала имя? — вырвалось у Лены. Это единственное, что пришло в голову сейчас, глядя на нервозность Гизбрехтов.

— Какое к черту имя? Ты что-то слышала уже? — тут же откликнулся Людо, и Лена поняла, что и тут не догадалась о причине поведения немцев. — Надеюсь, ты ничего не сказала такого? Не выдала себя ничем? — и видя ее недоуменный взгляд, пояснил. — Только что Берлин объявил, что сегодня на жизнь фюрера было совершено покушение.

— Он мертв?!

— Видишь! Хорошо, что я сказал тебе об этом! — вперил в нее палец Людо. — Такая надежда и радость на лице, что прямо и лишних слов не надо! Сколько сейчас вот так выявят врагов рейха — уму непостижимо! Нет, он жив. Сказали, что он получил только легкие ожоги и царапины. Провидение спасло его для великих дел, так заявил Берлин. Позже он сам выступит, чтобы развеять какие-либо слухи.

— Почему не сейчас? — не хотела терять надежды Лена. Если Гитлер действительно мертв, то это означает, что все, война закончится гораздо раньше, чем она полагала. Это ли не счастье? — Он может быть действительно мертв. А все это так, для отвода глаз…