— Убежал один из тех, что в подвале?

— Кто сказал господину гауптману про подвал? Кто-то из сестер? — тут же заметно напрягся Ланс, а потом склонился чуть ближе к Рихарду и прошептал доверительно. — Все это делается исключительно ради блага пациентов. Исключительно ради победы рейха. Господин гауптман сам понимает… время — сложное, много раненых. Очень часто нужно много крови… Очень много. У человека столько не взять разом. Это хороший способ. Умное решение.

— Вы выкачиваете у русских кровь? — не поверил своим ушам Рихард.

— Это эффективное решение, — твердил Ланс, явно не уловив отдельных ноток в голосе своего собеседника. — Их полным-полно в лагере. А нашим раненым нужна кровь…

Разговор с главным врачом госпиталя Кюнтером [164] и примчавшимся в кабинет для поддержки его помощником Шульцем только усилил гнев и отвращение Рихарда. Они действительно убивали русских пленных, выкачивая у них кровь для раненых немцев. Убивали беззащитных людей, прикрываясь благими намерениями. И что самое страшное — не испытывали при этом никакого стыда или других эмоций, свойственных человеку.

— Вы совсем рехнулись! — взорвался Рихард, осознавая собственное бессилие и острое разочарование одновременно. Угроза написать рапорт о творящемся в госпитале преступлении никак не задела главврача и его помощника. Они даже бровью не повели в ответ на нее. И тогда Рихард понял, что нужно идти совершенно другим путем, чтобы попробовать остановить это безумие.

— Вы совершенно обезумели, — продолжил он уже спокойнее и собраннее. — Вы совершаете преступление против чистоты крови. Делаете из арийцев каких-то полукровок, вливая им в вены русскую кровь. Ни один ариец не согласится на такое, вы просто пользуетесь их бессознательным состоянием. Мне дурно при одной только мысли, что получи я ранение, и мне бы потребовалось переливание крови, мне влили бы кровь низшей расы! Вы — преступники против чистоты расы, господа, и я буду вынужден сообщить об этом прямо в Берлин, если вы не прекратите это безобразие.

— Разве это не вредительство утверждать, что лучше позволить солдату рейха умереть, когда кровь русского может спасти ему жизнь? — спросил осторожно Кюнтер, переглянувшись с Шульцем.

— Предлагаю спросить у Берлина, что будет большим вредительством — плодить людей нечистой расы, вливая им русскую кровь, или позволить солдату уйти в Вальгаллу чистокровным арийцем, — отрезал в ответ на это Рихард, твердо глядя в глаза главврачу, который первым отвел взгляд в сторону.

Пусть потом обсуждают лютый национализм «Сокола Гитлера», пусть считают его ярым фанатиком чистоты крови, как читалось в глазах Кюнтера и его помощника, когда они принесли в финале разговора извинения за то, что невольно «расстроили господина гауптмана своим желанием сделать лучшее». Главное — попробовать прекратить это бесчеловечное преступление. Попробовать, потому что он не был уверен, что все это прекратилось, несмотря на его угрозу. И несмотря на то, что однажды, будучи в Симферополе спустя пару недель по делам эскадрильи и навещая пару своих сослуживцев в госпитале, он увидел через оконце подвал совершенно пустым.

Как только адвокат раскопал этот случай? Откуда? Это так и осталось загадкой для Рихарда. Никогда бы в жизни он не подумал, что та история еще сыграет роль в его жизни, да еще какую. Сам бы он никогда не извлек бы из темных углов памяти этот случай, который стал еще одной иглой, введенной под кожу в Остланде. Тем не менее именно это свидетельство стало первым камнем, заложенным в основание защиты Рихарда. Словно огромной горы из булыжников, которую складывали на грудь Рихарда с каждым новым свидетельством.

Иногда, когда тонут двое, один спасается, только утопив второго. Это действует не только при утоплении. И именно такую тактику выбрал адвокат Рихарда, решив начисто стереть связь Рихарда с «остовкой, которая, возможно, была связным элементом во всей этой истории». К удивлению Рихарда, по утверждению адвоката (и с этим согласился обвинитель) никаких улик при проведенных обысках не нашлось. Ни одной. Никто и никогда не видел даже маленький намек на эту возможную связь. Зато нашлось немало свидетельств, что «русская служанка» была связана с «цивильарбайтером», который в свою очередь, судя по логическим выводам, был членом группы поляков, раскрытой в Дрездене. Об этом были письменные свидетельства кухарки Айке (впрочем, она высказывала лишь свои подозрения), садовника Штефана и русских служанок Тани и Марыси. Об этом говорила Биргит, единственный свидетель из замка, которого допустили на заседание. Рихард с трудом узнал ее, когда она встала со скамьи и проследовала гордо к месту свидетеля. Ее внешний вид на короткие минуты выбил из привычного равновесия, вернув в памяти в страшные лагеря для женщин, где он был каких-то несколько месяцев назад. Верилось с огромным трудом, что это та самая Гритхен, в ласковых руках которых он рос, стоит сейчас серой форме надзирательницы со значком СС на груди и пилотке, игриво заколотой набок на тщательно уложенных волосах. Каждый ответ Биргит на вопросы падал камнем на его грудь, лишая возможности дышать свободно и давил на сердце.

…Знаете ли вы доподлинно, когда начались отношения остработницы Дементьева и цивильарбайтера Гловач? — Знаю, летом 1942 года. Почти сразу же, как остработницы появились в замке. Я сразу поняла, что это случится, когда только увидела, как она призывно вела себя при поляке. Она всегда умела пользоваться своей внешностью и безнравственной натурой. В первый же день она завлекла Войтека, чтобы оставить при себе свои личные вещи. Вещи остальных девушек он сжег, как я и приказывала. Вещи этой русской шлюхи вернулись к ней.