— О, Воробушек! Не подольешь ли мне вина? Клянусь, мой мальчик, я давно не пробовал такого изумительного пти вердо !

Отстояться в углу комнаты не представлялось более возможным. Настал момент истины, как подумала Лена, когда на негнущихся ногах двинулась к Иоганну с графином вина в руках. Но посмотреть на Рихарда так и не решилась, хотя и чувствовала на себе его взгляд. Только когда черно-красная жидкость наполнила бокал, и настало время возвращаться на место в углу столовой, осмелилась поднять взгляд.

Рихард смотрел прямо на нее. Открыто. Его лицо не выражало даже малейшей толики удивления. Наоборот, оно было равнодушным и холодным. Всем своим видом он почему-то сейчас напомнил Лене Ротбауэра . Словно всех немцев действительно создавали под копирку. Или учили относиться к русским одинаково равнодушно и жестоко, что было ближе к истине.

Рихард затянулся сигаретой, а потом показал на свой пустой бокал под вино, без слов отдавая приказ его наполнить. Но взглядом Лену так и не отпустил — держал цепко, пока она шла к нему с графином в руках.

— Ты знаешь, дядя, — вдруг проговорил Рихард, наблюдая за Леной пристально. — Не уверен насчет правоты этого высказывания Бальзака, но то, что француженок есть кому превзойти в фальши, себялюбии и кокетстве — это могу сказать точно.

Рука Лены дрогнула, и несколько капель вина упали кроваво-красными пятнами на белизну скатерти и рукава рубашки Рихарда. Он взглянул сначала на испорченный рукав, потом поднял взгляд на помертвевшую от страха Лену.

— Все, закругляемся, — проговорил Иоганн и хлопнул по ручкам кресла. — Пусть девушки приведут тут все в порядок, а мы с тобой еще поговорим о Париже. Уважь дядю хотя бы одной историей о победе в землях Франции над этими волшебными созданиями.

— Волшебные создания, — повторил за дядей Рихард. — Опасно человеку иметь дело с волшебными созданиями.

— Ну это как посмотреть, — хохотнул Иоганн.

Рихард, не глядя на Лену, махнул ладонью, мол, свободна, отойди, и она подчинилась этому немому приказу.

— Завтра у тебя будет болеть голова, дядя Ханке , — голос Рихарда вмиг поменялся. Стал мягким, с легкими еле уловимыми нотками нежности. Лену этот голос вернул на мгновение в минувший день, на берег озера, и стало горько вдруг. Сегодняшнее происшествие для нее стало очередным подтверждением того, какими лицемерными могут быть немцы. В отношении друг друга они сама любезность, но как только дело касается « унтерменшей » они ведут себя совсем иначе.

— Тебе пора ложиться. Иначе завтра ты не сможешь составить мне компанию в игре.

— Я не маленький ребенок, Фалько! — отмахнулся раздраженно Иоганн. Лена видела, что он устал, но он упрямо пытался выглядеть бодро, как ребенок, которого взрослые отправляют спать в вечер праздника.

— Я и не говорю, что ты ребенок, — произнес Рихард. — Просто боюсь завтра играть в теннис в одиночестве.

С этими словами он поднялся с места, подавая сигнал прислуге, что ужин закончен.

— Покричи Войтеку , Лена, — быстро произнесла Янина, — пусть придет за господином Иоганном.

— Не надо поляка! — резко проговорил Рихард, услышав в русской речи знакомое имя. — Я сам позабочусь о своем дяде.

— Но надо же… — осмелилась возразить неуверенно Лена, впервые за весь вечер подавая голос. Ей почему-то показалось, что он не понимает, что Иоганна нужно было не просто отвезти в его комнаты. Его необходимо было вымыть в ванной, переодеть в пижаму и уложить в постель, и все это таская на руках — тяжелая работа по уходу за инвалидом.

— Я сказал, я все сделаю сам! — процедил Рихард, и Лена отступила даже на шаг, пораженная его раздражением. Ей было больно видеть его таким же равнодушно-жестоким, каким был с ней Ротбауэр . Хотя она понимала, что это только к лучшему сейчас — увидеть его настоящее лицо. Лицо нацистского ублюдка, каким и должен быть тот, кто служил страшному делу фюрера.

— Он как актер, — говорила Янина, пока они вместе убирали со стола и относили посуду вниз. — Красивый. А видала его ручищи? У нашего кузнеца Прохи такие ручищи были. Сильный был. Подковы гнул забавы ради.

— Не думаю, что молодой барон может гнуть подковы, — огрызнулась Лена, с трудом удерживая поднос в руках, заставленный посудой.

— Но красивый же. Как с карточки, — упрямилась Янина, стягивая грязную скатерть со стола. — Надо ж тебе было пролить! Фрау нам голову оторвет.

Раз именно Лена пролила вино на скатерть с брюссельским кружевом, то именно ей и должно было отстирывать ее. Янина уже давно ушла к себе, после того как в две руки перемыли фарфор и хрусталь, а Лена все возилась со стиркой. Сначала грела воду в большом чане, потом все терла и терла мылом пятна, которые так и не желали уходить.