Энни с сомнением вгляделась в ее лицо.

– А как вы это сделали?

Джулиана загадочно улыбнулась:

– Вот поступишь в мою Школу – узнаешь. И кстати, она для тех, кто потерял свой путь, но хочет его найти.

На глазах у девушки заблестели слезы. Она разрыдалась, а Джулиана по-матерински обняла ее и прижала к себе.

Позже, когда Энни провалилась в глубокий исцеляющий сон, герцогиня вышла из кухни. Хозяйка дома шуршала в лавке, двери были открыты, и Джулиана увидела, как мельтешит белый чепец среди зеленых стрел лилий и гладиолусов. Но трогать ее не стала, поспешила на улицу.

Алекс сидел на крыльце. Увидев мать, он поднялся:

– И как она?

Джулиана вздохнула:

– Жить будет. Но одного сеанса недостаточно, у нее парализована нижняя часть тела. Придется долго и кропотливо восстанавливать нервные связи в позвоночнике. Это практически ювелирная работа, я прежде такого не делала.

– А сможешь?

Она глянула на него с преувеличенным возмущением:

– А когда это я не смогла чего-либо?

– И правда, матушка, что это я, – спохватился Алекс. – Но тебе не показалось странным, что девчонка так упорно истязала себя? Даже когда брат начал зарабатывать и запретил ей лечить старика?

– Показалось, – нахмурилась Джулиана. – Но я, кажется, догадываюсь, в чем дело.

– И в чем же?

Герцогиня посмотрела на окно, за которым спала Энни, и тихо сказала:

– Ей было три, когда открылся дар. А мать умерла, когда ей исполнилось семь. Наверняка она винит себя в ее смерти.

– В том, что не сумела спасти? – помрачнел Алекс.

– Или в том, что не стала спасать. То, что она сейчас с собой делает, очень похоже на наказание.

***

Высокородные гости отказались от предложенного чая, погрузили Энни в прибывший экипаж и покинули Кенсал-грин.

Ева смотрела вслед карете с герцогскими гербами, пока не улеглась пыль, поднятая колесами. А потом сунула в рот кусок лепешки и вернулась к работе.

Но в голову так и лезли мысли о будущем ужине.

Зачем Дерринджер ее пригласил? Да еще в такой ультимативной форме. Неужели его матушка и вправду хочет видеть Еву у себя за столом?

Копаясь на грядке, ведьма внезапно вспомнила: тетрадь! Ох, надо было отдать ее, пока герцогиня и граф не уехали. А что же теперь? Придется идти на почту. Нехорошо держать у себя чужую вещь.

Ева с тоской взглянула на небо. Солнце уже клонилось к закату. Почти весь день ушел на лечение Энни. Пока герцогиня была с ней на кухне, сама Ева боялась туда заходить. Делала вид, что занята в лавке и на заднем дворе, хотя уже страшно хотела есть.

Но теперь, когда они уехали и дом опустел, ей кусок в горло не лез.

– Ну, и что будешь делать? – в тени крыжовника разлегся кот.

Он лениво помахивал хвостом, глядя, как ведьма выщипывает сорняки.

– Ты о чем? – нахмурилась Ева.

– Об ужине. Пойдешь?

– А у меня есть выбор? Я должна этому Дерринджеру, – проворчала она недовольно.

Но сердце-предатель замерло при звуках этого имени, и в груди разлилось тепло.

– Заодно и тетрадь ту отдам, – добавила Ева, сердясь на себя. – Не хочу тратиться на почтовые расходы.

– Вот и правильно, вот и молодец, – муркнул кот. – Давно пора экономить.

Ведьма ничего не ответила и с преувеличенным рвением занялась сорняками.

В чем ей идти? Этот вопрос волновал даже больше, чем сам ужин. Мысль, что Алекс Дерринджер тоже там будет… А один или со своей дамой? Кто она ему? Приглашена ли она на ужин, так же как Ева?

Евангелина стиснула зубы.

Почему это ее так волнует? Алекс Дерринджер взрослый мужчина, к тому же весьма привлекательный. В его положении нормально иметь “подругу”.

Это ей, Еве, личная жизнь заказана. Да и не стремится она снова с кем-то сойтись…

Здесь она лукавила самой себе.

Иначе почему сердечко так ёкает, когда черные глаза некромага насмешливо и слегка снисходительно смотрят на нее? Почему в груди становится тепло от звуков его голоса? Почему от его близости на щеках выступает румянец?

Она вспомнила, как легко он поднял Энни на руки и сел с ней в седло. Эта картина так и стояла перед глазами.

Ладно, хватит об этом думать! И наряжаться она не станет – не для кого. Тем более что подходящих для ужина платьев у нее нет. Еще не успела обзавестись гардеробом.

Когда на улице стало совсем темно, Ева вернулась в дом. Поужинала холодной кашей и горячим чаем, искупалась и поднялась наверх. Открыла платяной шкаф и задумалась.

Все это время она ходила в том траурном платье, в котором сбежала после похорон мужа. Без отделки, с глухим воротником и длинными узкими рукавами. Этот наряд доставили из салона готовой одежды на следующее утро после смерти Патрика. В нем она была на похоронах и в нем же приехала в Кенсал-грин.