Начиная с середины XVII века Руси становилось все труднее выполнять эту благотворительную миссию, поскольку поток паломников постоянно возрастал, нуждающихся в помощи прибывало все больше и больше. Это вынуждало власть сдерживать, регулировать этот процесс. Необходимо было также определять, какие из доставляемых реликвий подлинные, а какие поддельные, дающие смекалистым пришельцам с Востока возможность заработать на легковерии русской власти. Так, дьякам Посольского приказа пришлось разбирать получившее огласку дело греческих монахов, торгующих «подкладными», то есть фальшивыми христианскими святынями, в том числе и такими, к которым якобы прикасалась рука самого Спасителя. Ордину-Нащокину было поручено проследить ход расследования этого канительного, кляузного дела.

Дьяки Посольского приказа вынуждены были становиться экспертами, набираясь опыта, вырабатывали некоторые приемы, навыки общения с владельцами ценностей. Это в ряде случаев помогало выявлять подделки среди предъявляемых раритетов. В таких случаях общение с «дароносителями» нередко заканчивалось конфликтами, скандалами, поскольку разоблачение лишало их единственного шанса нажиться, обеспечить свое существование на чужбине. Расследование, проведенное дьяками Посольского приказа, обнаружив явные подделки, обвинило пришельцев в изготовлении и сбыте фальшивых святынь. Монахов-греков, учитывая преступно-греховный характер их деятельности, было велено выслать из страны.

Между тем напряжение на внешнеполитическом направлении не ослабевало. Соглашение в Андрусове стало важным, но далеко не завершающим этапом в урегулировании отношений Руси и Речи Посполитой. Более того, вслед за его подписанием обнажилась череда проблем, решение которых требовало немалого времени и усилий. Закрепление итогов войны, вытекающих из Андрусовского договора, отвлекало первого министра от актуальных проблем внутреннего жизнеустройства. Наиболее насущное здесь состояло в том, чтобы запустить механизм новых таможенных правил, налоговых процедур, открывающих перспективы роста торговых связей с заграницей. Новоторговый устав, автором которого был Ордин-Нащокин, выдвигая на первый план приоритеты национальной экономики, содержал комплекс протекционистских мер, которые существенно меняли атмосферу в торгово-экономическом сообществе. Однако и в этом давали о себе знать невежество, саботаж торгового «болота», приспособившегося к прежним, ущербным для государственных интересов реалиям. Критическое настроение в местных торговых кругах поддерживалось саботажем иностранцев, для которых новые условия означали утрату некоторых прежних привилегий.

Виновником этих проблем опять-таки делался не кто иной, как Ордин-Нащокин, бескомпромиссный и упорный в продвижении новаций. Ему приходилось отбиваться от злопыхателей, распускавших слухи и домыслы, которые легко подхватывались консервативной элитой. Не имея должного сословного положения и необходимой полноты полномочий, Ордин-Нащокин именно в этом видел одну из главных причин противодействия ему как со стороны придворной знати, стоявшей во главе приказов, так и со стороны заседавших в этих приказах чиновников. В. О. Ключевский писал: «Старое родовитое боярство пренебрежительно смотрело на массу провинциального дворянства. Ордин-Нащокин был едва ли не первым провинциальным дворянином, проложившим дорогу в круг этой спесивой знати». Свойственные бюрократической иерархии саботаж, волокита в явном и скрытом виде действовали парализующе, сдерживали продвижение распорядительных мер.

«Они службишке нашей мало доверяют… У нас любят дело и ненавидят, смотря не по делу, а по человеку, — говорил он про недостаточную высоту своего положения, что было особенно важно для человека, находящегося во власти. — Думным людям никому не надобен я, не надобны такие великие дела! Откинуть меня, чтобы не разорилось мной государственное дело! Как в московском царстве искони, так во всех государствах посольские дела ведают люди тайной ближней думы, во всем освидетельствованные разумом и правдою. А я холоп твой, всего пусть и все дни службы своей плачусь о своем недостоинстве. У такого дела пристойно быть из ближних бояр: и роды великие, и друзей много, во всем пространный промысел имеют и жить умеют, и посольский приказ ни от кого обречен не будет». В коридорах власти ему недвусмысленно давали понять — он «белая ворона», «служилый выскочка», которому нет места среди титулованной знати.

Это следует из сохранившихся документов и писем, относящихся к разным этапам его служения, в которых он выражает недовольство своим ущербным положением. В этих назойливых, порой дерзких заявлениях кое-кто из исследователей, включая того же В. О. Ключевского, усматривал причину возникшей немилости к нему самодержца, которая в конечном счете и привела к его отставке. Между тем непонимание или нежелание Алексея Михайловича войти в положение, в котором находился Ордин-Нащокин, имело другую природу. Царь не без причин не торопился вывести своего соподвижника на уровень, равный его титулованным сановникам, поскольку с появлением Нащокина в коридорах власти он сам усмотрел в нем личность, превосходившую его умом, чьи достоинства со временем проявлялись все нагляднее.

В отсутствии желаемой реакции на обращения Нащокина нельзя не увидеть признаков охлаждения самодержца к своему прежде высоко ценимому сотруднику. И повторялись жалобы, принимая порой назойливый характер, именно потому, что Алексей Михайлович с некоторых пор стал обращать на них все меньше внимания, а дельные предложения дипломата откладывать или вовсе не брать в расчет. «Ты меня вывел, так стыдно тебе меня не поддерживать, делать не по-моему, давать радость врагам моим, которые действуя против меня, действуют против тебя», — значится в одном из документов. В нем и крик души болеющего за дело царедворца, и дерзкий вызов самодержцу. Тем временем все активнее стали выступать оппоненты Ордина-Нащокина и его политики, увидевшие в Андрусовском перемирии уязвимые места. Эти силы сплачивались вокруг церковников, поддерживающих связь с православным духовенством Украины, оставшимся на западном, польском берегу Днепра. Те, в свою очередь, сеяли смуту в антикатолической, радикально настроенной части населения, в местном казачестве. Перемирие, закрепляющее разграничение украинских земель по Днепру, таило, как им казалось, угрозу до конца дней оставаться под пятой «латинян». Недовольство вызывало и закрепленное в Андрусовском договоре положение, по которому польская шляхта, переселяясь с левобережья на правый берег Днепра, получала от царя немалые отступные. Это обстоятельство еще более осложняло морально-политический климат и на Украине, и в самой Московии. Стали распространяться слухи о неких тайных мотивах Нащокина, едва ли не подкупленного поляками. Жалобам, голословным обвинениям стали давать ход, причиняя ущерб его репутации. Были инициированы думские расследования, от самого Нащокина стали требовать разъяснений и оправданий. Можно представить, насколько это выбивало его из колеи, какие болезненные удары наносило его самолюбию. «Разрушая божью помощь, мучают меня злыми ненавистями, не доискавшись вины», — сетовал он.

В сановном окружении он все более и более чувствовал себя неуютно. Высказывать обиды, искать защиты ему было не у кого, кроме как у самого царя, которому он снова и снова писал: «Припомни, великий государь, многие горькие слезы перед лицом твоим государским, кто богу и тебе неотступно служит, без мирского привода, те гонимы. Явно тебе, великому государю, что я, холоп твой, по твоей несчетной милости, а не палатному выбору тебе служу, и, никаких пожитков тленных не желаю, за милость твою, никого сильных не боясь, умираю во правде» [56] . Ордин-Нащокин отказывался понимать причины охлаждения к нему царя, тогда как Алексей Михайлович был уже не таким, как прежде. Положение дел в государстве изменилось, стало не таким тревожным. Притуплялась память о военных поражениях, не так сильно, как прежде, беспокоили внутрицерковные «нестроения» и народные бунты. Наступило замирение с Речью Посполитой, состоялось низложение Никона, был схвачен и доставлен в Москву грозный разбойник Степан Разин.