Тут я почувствовала направленные на меня со всех сторон взгляды. Женщина из 4С меня ни разу не вызывала! Я открыла было рот, чтобы запротестовать, а потом до меня дошел скрытый смысл сказанного.

– Допустим, управдом действительно не может. Однако так называемые сантехники и маляры никогда не приносят с собой инструменты и уходят с пустыми руками гораздо позже окончания рабочего дня, понимаете ли, причем свеженькими и чистенькими – не считая засосов. Если кто тут и прокис, то это Мисс Штучка, поскольку второго раза ей не выпадает: никто из мужчин не приходит к ней дважды. Я слышала из надежного источника, что она завидует мне из-за карьеры художника и моих выдающихся детей. Возможно, она бесплодна. Понятия не имею, чем она зарабатывает на жизнь, разве что сексом, в чем нет ничего постыдного, но она распространяет слухи, словно социальную заразу, словно венерические заболевания. Ей самой надо рот полечить, чтобы меньше шлепала намазанными губами. Я бы ее пожалела, если бы она не совала свой нос в чужие дела. – Кислятина на мгновение замолчала, а потом повысила голос, словно отсутствующая Мисс Штучка могла слышать ее через асфальтовое покрытие крыши. – Может быть, я все же жалею тебя, несмотря ни на что. Ты могла бы быть красивой, даже с твоей гигантской родинкой (которую стоило бы иногда выщипывать), если бы не твой характер. Точно так же как я сама – изысканное вино с заковыристой пробкой. Кто угодно и что угодно может быть прекрасным (за исключением президента) – даже нынешние отвратительные бурные времена, которые свели нас вместе, если посмотреть с правильной точки зрения. Так что всем привет, меня зовут Дженнифер, и это единственное имя, на которое я откликаюсь.

В конце своего сногсшибательного монолога Кислятина (я пока не могла думать про нее как про «Дженнифер», хотя и знала, что следует попытаться) еще раз огляделась, словно бросая вызов. Немудрено, что ее дед был судьей. Могу себе представить, как он поддерживал закон и порядок, с грохотом опуская деревянный молоточек, – с таким судьей не забалуешь.

К моему удивлению, Флорида не сказала ни слова, даже когда Кислятина коснулась ее сына и напомнила про должок. Она сидела, как статуя, сложив руки на груди и запахнувшись в шаль, – с каменным лицом, на котором застыло выражение презрения.

Я заметила взгляд Кислятины, направленный мне за спину, и, обернувшись, увидела свеженькие граффити на пропитанной битумом стене надстройки, где находился выход на крышу с лестницы. Надо же, и как я могла не заметить такую бросающуюся в глаза картинку раньше, когда звонила по телефону? Должно быть, Кислятина нарисовала ее сегодня – портреты трех веселых чернокожих детишек, написанные яркими и энергичными мазками. Я не художественный критик, но, на мой взгляд, нарисовано здорово. Очень здорово. Теперь и остальные заметили граффити, и некоторые встали с мест, чтобы разглядеть получше. Включая Даму с кольцами. Я нашла «подпись» Кислятины – ее инициалы на бутылочке уксуса «Хайнц». Очевидно, она не так уж и ненавидела свое прозвище.

– Это мои малыши в детстве. На стене еще полно места, если кто-то хочет присоединиться. Я могу оставить краски, кисти и аэрозольные баллончики в коробке прямо возле дверей, если буду уверена, что вы не испортите мои рабочие инструменты. Все желающие могут что-нибудь написать или нарисовать. – Кислятина огляделась. – Эту развалюху уже ничто не спасет, но, по крайней мере, пока мы здесь торчим, можем обращаться с ней как со своей собственностью.

Уитни, которая до сих пор старательно игнорировала всех нас, вдруг отложила книгу, встала и подошла к граффити. Меня ошеломил столь внезапный интерес. Она повернулась к Кислятине.

– А знаете, кажется, я видела ваши работы. Не было ли у вас выставки в прошлом году на авеню Си? Я не помню название.

– Да-да, была! – подтвердила довольная по уши Кислятина, складывая руки на коленях. – В «Галерее Лоуисайда» – «Портреты призраков». Я там продала пять картин.

Она помолчала.

– А вы как туда попали?

– Я работаю в библиотеке Уитни, – объяснила соседка. – Музейным библиотекарем. Увлекаюсь современным искусством и когда-то занималась оценкой.

– О, я обожаю Уитни! – воскликнула Кислятина.

– Сдается мне, владельцу дома следует дать вам скидку – за благоустройство здания, – заметила Дама с кольцами.

– Или оштрафовать за вандализм, – сухо вставила Флорида.

– Спасибо вам, Дженнифер, что добавили в нашу жизнь немного красок, – быстро вмешался Евровидение в попытке предотвратить назревающую перепалку. – Не понимаю, как владельцу сходит с рук доведение дома до столь жалкого состояния.

Он глянул на меня, и мне захотелось его прибить. Похоже, жильцы не очень-то меня любят. Ну что ж, когда отец бывал по-настоящему зол на кого-то из своих жильцов, то всегда ругался: «Imi voi agat, a lenjeria sa se usuce pe crucea mamei lui» – «Я повешу мои трусы сушиться на кресте его матери».

– А откуда такое название для выставки – «Портреты призраков»? – поинтересовалась Уитни.

– Я представляла, как выглядели бы призраки моих умерших знакомых, и писала портреты. Мне кажется, привидения – это всего лишь воспоминания, желания, мечты и печали мертвых, связанные узлами и запутанные, – все, что остается здесь после ухода очищенной души. И я постаралась их изобразить.

– Как старина Эйб, который умер в 4С? – спросила Дама с кольцами. – Вам нужно нарисовать его призрак. Не удивлюсь, если он все еще где-то здесь бродит.

– От разговоров о привидениях у меня мороз по коже, – заметила Дочка Меренгеро, вздрогнув и плотнее запахнув куртку.

– А я однажды повстречала привидение, – сказала Уитни.

– Шутите? – спросил Евровидение.

– Да какие там шутки! Это случилось в мае девяностого года. Я участвовала в библиотечной конференции в Сан-Антонио и остановилась в отеле «Менгер» – довольно очаровательном старинном здании, построенном в конце девятнадцатого века. Оно расположено напротив миссии Аламо [21] , которая теперь стоит посреди ботанического сада, где каждое дерево и куст снабжены металлической табличкой с названием.