– Анжела.

– Ан-же-ла... Красиво. А мы тебе дали такую глупую кличку "Цуцу". Ты, наверное, ненавидишь ее.

– Я привыкла, - уклончиво ответила девочка.

– Правда? И не обидишься, если я буду продолжать звать тебя Цуцу? Я тоже привык.
– Он положил свою длинную шею на колени Анжеле.

– Не обижусь, - улыбнулась она и почесала ему за ухом.

– Скажи, твоя... Земля не такая, как Парианус?

– Нет. Совсем не такая.

– Расскажи!
– попросил Муно, возбужденно шлепнув себя по животу.

– Рассказать очень трудно.

– Как бы мне хотелось посмотреть!

– Ах!
– воскликнула девочка.
– Если бы я могла вернуться домой, я взяла бы тебя с собой, и ты сам бы все увидел.

– Правда, Цуцу? Ты взяла бы меня с собой?

– Конечно. Я жила в твоем жилище, а ты пожил бы в моем.

– Но...
– Муно отвесил нижнюю губу.
– Тридцать лет ты не имела сиденья и лежанки. Я не могу себе этого простить.

– Пустяки!
– заверила его Анжела.
– Ведь ваша почва одинаково мягкая и на лежанке, и на полу. И потом, это по-вашему тридцать лет, а по-нашему всего три года.

– Значит, ты не сердишься?

– Нисколечко.

– Скажи еще раз, что ты возьмешь меня с собой, если...

– Ты хотел сказать: если я вернусь на Землю? Я не верю в это, Муно. Девочка тяжело вздохнула, и по ее щеке, блеснув под Парнем, скатилась крупная слеза.

Муно стало обидно, что она плачет, что ей так хочется покинуть его жилище и париан. Но он понял, что она тоскует по родному дому, и постарался скрыть свою обиду.

– А язык, на котором ты говорила, очень трудный?
– спросил он, чтобы отвлечь ее.

– Нет, не очень, - всхлипнула Анжела.

– Я мог бы научиться?

Она медленно произносила слова, объясняя смысл каждого, а Муно старательно выговаривал их и пытался запомнить. У него оказалась превосходная память.

– Получается! Ты молодец, Муно. Мы будем тренироваться каждый день. Хочешь?

Она представила себе несбыточную сцену: ее находят отец с матерью. А она, после объятий, слез и поцелуев, знакомит их с Муно, и тот с самым невинным видом вдруг произносит:

"Здравствуйте, люди Земли! Мы рады приветствовать вас на Парианусе".

– Муно! Цуцу! Куда вы запропастились?!
– еще издали завидев их, закричал Тути.
– Я повсюду ищу вас!
– Он приближался большими прыжками, отталкиваясь хвостом, совсем как кенгуру из школьного зоопарка.
– Цуцу ждут на площади. Скорее.

У входа в Городище их встретила взволнованная мать Муно.

– Старейшая парианка сердится, - сказала она.
– Все давно уже собрались. И Гунди тоже ждет.

Она засеменила к площади. Муно, Тути и Анжела - за нею.

* * *

На возвышении, во главе со старейшей парианкой, сидели десять взрослых париан. Остальные жители Городища правильными тесными кругами заполняли площадь.

– Поди сюда, Цуцу, - подозвала Анжелу старейшая парианка.
– Мы долго совещались между собой и вынесли решение. Сейчас ты узнаешь о нем...

Анжеле снова пришлось подняться на возвышение, на котором ее столько лет демонстрировали жителям Париануса. Но теперь она взошла на него не как экспонат, не как диковинное животное, а как равная парианам.

– Мы хотим знать, как много пришельцев спустилось на нашу планету, обратились к ней.

– Столько же, сколько сидит здесь, на возвышении, - ответила Анжела. Но это было три... тридцать лет назад. Я не знаю, сколько их осталось, добавила она грустно.
– Ведь там очень холодно и нет почти никакой пищи.

– Мы решили помочь им.

– Вы?! Но как? Это невозможно.

– Путь только один. Другого нет. И этот путь лежит через Каменную стену.

Анжела вспомнила о суеверном страхе париан перед Стеной, о своих жалких попытках одолеть скалы и, печально улыбнувшись, повторила:

– Это невозможно.

– Возможно!
– убежденно заявил Гунди, который сидел тут же, на возвышении, в числе самых взрослых и мудрых париан.
– Разве я не перешел через Стену? Разве я не принес тебя сюда?

Надежда озарила лицо Анжелы. А Гунди продолжал:

– Возвращаясь в Городище с девочкой, я обнаружил перевал. Никто, кроме меня, его не знает. Я много раз лазал по скалам и изучил каждый выступ, каждую ложбинку.

– Допустим, мы найдем дорогу в скалах. Но как вы собираетесь помочь людям?
– Глаза Анжелы так и сверкали.