Тем не менее Егор Николаевич испортил не мало крови немецким генералам, которые с восемнадцати лет служили «при штабе», а к 20 уже были офицерами, не забывая слушать курсы военных академий. Расейняйское сражение где его 2-я танковая столкнулась с атакующим кулаком немцев и даже смогла отбросить их назад, оставило глубокий след в немецких документах. Пусть они спрятались за «неуязвимыми русскими танками» факт в том, что немецкая 6-я танковая дивизия едва устояла.

Так что Егор Николаевич был толковым командиром. Что важно, смелым и решительным. В Польше с ним был случай — какая-то эстонская часть не была намерена сдаваться. Засели в городке, выкатили пулеметы. Это могло бы стать единственным эпизодом боестолкновений между советской и польской армией, но тут в расположение польских частей врывается танк БТ-7. Прорывается через баррикады и под пулеметным огнем въезжает в здание польского штаба. Буквально. Уже в помещении из танка вылазит Егор Николаевич и говорит: «Простите, что верхом, но у вас тут стреляют». В общем, сдались ему.

К несчастью, Егор Николаевич погиб — во время окружения прямо на штаб выскочил мотоциклетный батальон немцев. Штаб принял неравный бой, в котором комдив погиб.

Командир 8-й танковой Фотченков Пётр Семёнович (15-й полк, которой сражался в Магерове) точно такой же — рабочий, в 18 лет попавший на войну. Командные пехотные курсы в 1922 году, Артиллерийское отделение Киевской объединенной школы командиров в 1926 году, Военная академия механизации и моторизации РККА им. Сталина (ВАММ) в 1937 году.

Пётр Семёнович получил героя за Испанию. Буквально из-за рычагов управления танком сел на полк. А потом получил дивизию — очевидный кадровый дефицит. Это был командир с боевым опытом. Пётр Семёнович и погиб сидя в танке, во время прорыва из Уманского котла.

Так что не поспоришь — объективно верное представление у немцев о советских командармах как о черни, работягах, сапожниках и прочее. В защиту советских командармов всё же скажу, что то, что потом назовут «блицкригом», а именно прорыв фронта большой массой механизированных частей и окружение крупных масс войск противника — было полной неожиданностью не только для них. Но и для генералов Англии, Франции, да чего уж, и самой Германии.

В военной теоретической мысли Советского Союза разрабатывалась теория так называемых «глубоких операций» — речь шла о прорыве механизированных соединений сквозь фронт противника и действия на его тылах на глубине в 30–50 километров. Примерно те же самые выкладки были и у немцев — именно поэтому в Польше они так натягивали поводки, когда их танковые дивизии оторвались от основных сил на 50 километров. Однако оказалось, что это далеко не предел.

Уже во Франции немцы спустили своих псов (условно, Гудериана они все же в какой-то момент сняли, за излишнюю дерзость) и увидели, что окружение возможно и на большую глубину. И к 1941-му подошли уже со стройной концепцией. Максимально возможная глубина окружения колебалась примерно в районе 150–220 километров, в зависимости от конкретных условий. И именно такими кусками немцы и планировали откалывать и размалывать наши армии.

Могли ли наши генералы подсмотреть у немцев их действия и подготовить ответ? Нет. Прямо сейчас мы тоже находимся в историческое время. И как вы видите, вообще нихрена не понятно. Как и тогда, все происходящее скрывает туман войны.

Если с Польшей нашим генералам все более-менее было понятно — немцы упредили поляков в развертывании, навалились толпой и разбили их по частям — то происходящее во Франции оставалось загадкой. Немцы ведь тоже не дураки, они понимали, что их оперативные решения технически воспроизводимы. Когда остальные их воспроизведут или даже найдут контрмеры — вопрос времени. Поэтому в немецких газетах (правильно будет сказать в инфопространстве) все говорили о разрушительности налетов люфтваффе и героических немецких десантах, захвативших все и сразу. Отсюда и часто упоминаемая в военных фильмах и мемуарах боязнь «немецких парашютистов» высадившихся в тылу. С другой стороны, легче поверить в десант с парашютами, чем в то, что немецкие танки дошли до Минска через несколько дней войны.

Немцы подробно и с удовольствием рассказывали о воздушном десанте на укрепления во Франции — но все, что касалось использования немецких танковых дивизий, было засекречено. В СССР конечно внимательно следили за событиями, но приходилось выуживать сведения буквально из «блогов» и слухов. Поэтому выработать стройную теорию и пересмотреть концепции не успели.

Но нельзя сказать, что само по себе окружение было чем-то немыслимым.

Уже к 1939-му году думающий и развивающийся в своем деле красный командир имел в своем распоряжении некоторые пособия для боев в окружении. Например, труд М. С. Ангарского, который так и назывался, «Бой в Окружении», 1939. От этого же автора был подробный труд «Выход 7-й седьмой стрелковой дивизии из окружения» по опыту боев с поляками. До самого 1940-го, Польша была нашим объективным врагом, декларируя при каждом удобном случае свои территориальные претензии на огромные территории Украины и Беларуси (с Минском включительно), и не стесняясь обозначать военную цель в будущей неизбежной войне с большевиками как полное уничтожение СССР. Именно под эту позицию на международной арене Польше предоставлялись вооружения и финансы со стороны Англии и Франции. Не надо это забывать. Хотя, сейчас поляки и сами про это напомнили.

Но все эти примеры предполагали крайне малый формат окружения, да и то, это рассматривалось как некий необычный случай. Дело было в том, что люди не вполне себе представляли, насколько может быть подвижной и мощной «моторизованная» или танковая дивизия, в которой заметно больше артиллерии, а пехота сидит в бронетранспортёрах и грузовиках. Бронетранспортеры и броневики сами по себе для пехотинца ничем не хуже танка — у солдата с винтовкой так же нечего противопоставить бронированной машине. Опыт, которым располагали красные командиры отставал — были примеры войны в Китае и Испании, но они так же однозначно показывали, что окружение не будет таким, каким оно будет в 1941-м. Никто и представить себе не мог, что немцы смогут формировать внутренний и внешний фронт из ощетинившихся артиллерией крупных пехотных группировок по всему периметру котла. Такая плотность обороны казалась возможной только в исключительных случаях — когда местность способствует тому, что противник сможет отрезать единственный путь подвоза, как пример. Но уже были сделаны выводы — в случае окружения было необходимо в как можно более короткие сроки организовать прорыв из него. При этом выбор направления для прорыва диктовался не удобством для вывоза тылов, а слабостью противника — даже из опыта гражданской войны было понятно, что если противник «крепко засел» в населенном пункте, и выбить его сходу не получится, то для дивизии это может означать гибель — в такой безрезультатной атаке она израсходует значительную часть ресурсов, которые уже нечем будет восполнить.

События во Франции заставили военных профессионалов пересмотреть свои выкладки. Забегая вперед скажу, что приемы и набор действий, рекомендуемых в случае окружения, перечисленные еще в 1939-м, по сути не изменились до конца войны. Разве что сильно изменились силы и средства, которыми теперь мог располагать командир частей, попавших в окружение.

Тем не менее переосмысление роли механизированных частей в частности и вообще новой «войны моторов» происходило. Январь 1941-го, в журнале «Военная мысль» выходит статья полковника Ивана Христофоровича (на самом деле он конечно Ованес Хачатурович) Баграмяна, «Стрелковый корпус в окружении».