Сейчас я проснусь.

Сейчас проснусь, да, только сперва немного отдохну…

В какой-то момент появляется рука, чёрная, не по-женски сильная, и пихает меня в плечо. Я заваливаюсь вбок, вбок – прямо в хрустальный гроб.

С щёлканьем опускается крышка.

Ловушка захлопывается.

– Это сон, – шепчу беззвучно, упираясь ладонями в холодный хрусталь. – Просто сон.

Но на сей раз волшебные слова не срабатывают, потому что это, увы, не просто сон, а ещё и чужая злая воля. Валх хорошо усвоил прошлые ошибки: он не показывается лично и не подходит лично…

Зачем, если можно заманить меня и запереть?

Всё исчезает постепенно. Сперва звук – горло саднит, а голоса нет; потом свет. Всюду та же темнота, что была вначале, нет, даже хуже, черней. Некоторое время я ещё ощущаю прохладу хрусталя и его острые грани, боль в ладонях и в коленях, а потом чувства умолкают, да и само время исчезает тоже.

Может, я кричу.

Может, пытаюсь бороться.

«Это сон, – повторяю и повторяю без конца. – Это сон, сон…»

Если одно и то же слово сказать много-много раз, то оно лишится смысла, превратится в набор букв и звуков. А здесь нет ни того, ни другого, и потому слово просто исчезает, а с ним и надежда на спасение. Чтобы сделать шаг, нужно оттолкнуться, здесь же отталкиваться не от чего…

…иногда мне кажется, что и меня самой нет.

Меня нет.

Может быть, именно это смерть?

Она ощущается так?

Как будто… ничто?

Я почти исчезаю, когда чувствую вдруг слабое жжение чуть ниже шеи, в ямке между ключицами. Боль отрезвляет – по крайней мере, не даёт раствориться в небытии, а ещё… ещё напоминает мне о важном.

«Лайзо, – думаю я. И представляю, как сжимаю в ладони красный камешек, блестящий и тёмный, как застывшая кровь. – Лайзо, если ты слышишь, помоги».

Сначала не происходит ничего, а потом во тьме вдруг появляются оттенки и текстура, как в грозовых тучах. Облака клубятся; фронт находит на фронт, сталкивается, а потом…

Вспышка!

Хрустальная крышка раскалывается надвое, и я распахиваю глаза. Вокруг всё тот же сад – мёртвые ветви, скрюченные стволы, опавшая листва на земле. Вот только тьма разорвана в клочья светом от фонаря, тёплым, медовым… Лайзо держит этот фонарь, а свободную руку протягивает мне, чтобы помочь выбраться из гроба.

А я понимаю, что лицо у меня мокрое от слёз и губы дрожат.

– Ты живая, – говорит он и мягко тянет за руку. Волосы у него переплетены с лентами и шнурками, убраны в куцую косицу; одежда странная, не то охотничий костюм, не то бродяжьи обноски, и к поясу приторочен кожаный мешок, а из него капает кровь, масляно-густая, с запахом металла. – Ты живая, а воспоминания эти не твои, а его. Это он лежит не пойми где, ни жив ни мёртв… Прости, что не пришёл раньше.

– Я… я не звала, – с трудом размыкаю я губы.

Не голос – хрип.

– Да и мне не до того было, – соглашается Лайзо и смотрит куда-то в сторону; не на сад даже, а сквозь сад. – Ну и странно получается: я вроде бы и точно знаю, что делать, потому что Перро меня научили. Но всё в первый раз, всё незнакомо.

Он говорит не о том, что вокруг нас… получается, о том, что происходит в реальном мире?

Где он сейчас на самом деле?

Мне становится страшно.

Молния вспыхивает снова, и на сей раз раскалывается не хрустальный ящик, а весь мир – на две части, и в каждой части свой бой.

…вижу Лайзо в кабине самолёта, холодной и тесной. Всюду небо, и ночная тьма, и клубящиеся тучи; грозовые разряды отражаются в гладких блестящих боках. Один дирижабль, два, три… Какие огромные!

…вижу Лайзо здесь, посреди мёртвых деревьев. Он резко оборачивается, заслоняя меня от удара, и фонарь лопается. За рядами чёрных яблонь – быстро перемещающийся силуэт, изменчивый и страшный. То это огромный волк с пылающими глазами, то высокий мужчина в старомодном сюртуке, седой и тощий, как жердь… Валх.

Всё-таки Валх.

…самолёт закладывает петлю. Дирижабль уничтожить не так сложно – обогнать его, неповоротливого, сбросить заряд. Но куда сложней не погибнуть притом самому, зайти так, чтоб не попасть в облако жаркого пламени… взрыва?

Двигатель ревёт.

Лайзо на мгновение прикрывает глаза, и потому промахивается.

…зато он попадает в цель здесь. Взмах рукой – и осколки фонаря разлетаются далеко-далеко. Занимается огонь – неестественно быстро, и вот уже половина сада охвачена жаркими всполохами. Валх мечется там, в огне, и от ног его разбегаются тени, острые, как клинки.