— На второй полке сверху.

Отвечаю и морщусь, словив дикий приступ ностальгии. Это мой дом, моя кухня, я знаю, где стоит каждая мелочь, и с закрытыми глазами могу найти любую банку.

Когда пряталась заграницей, каждый день во сне возвращалась сюда, потому что не могла иначе, потому что это то место, где я была счастлива. Нет, не так. Это единственное место, где я по-настоящему была счастлива.

— Спасибо, — Кирсанов сама невозмутимость. Кажется, его совершенно не смущает мой взгляд, который следует за ним, как приклеенный, да и вся эта ситуация. Кажется, его все устраивает.

Я же с каждой секундой нервничаю все больше и больше, вчерашний разговор уже кажется чем-то нереальным.

— Максим, — шепчу, потому что голос позорно обрывается.

— Ммм? — не оборачиваясь.

Взгляд шныряет по его плечам, обтянутым серой домашней футболкой. Снова укол ностальгии. Он такой же как прежде. Я будто снова вернулась в ту жизнь, что было ДО.

— То, что ты вчера говорил…это было специально? Чтобы я прекратила биться в истерике?

Бывший муж не собирается облегчать задачу, поэтому отвечает вопросом на вопрос:

— Что именно я говорил специально?

— Ну…про то, что мы…что ты…меня, — не могу произнести это вслух. Страшно, что в ответ получу от Кирсанова брезгливое удивление и что-то типа «сдурела? Ищи дурака».

— Люблю?

Дергаюсь, как от пощечины, с трудом сглатываю и киваю:

— Да.

— Тась, я сказал это по одной единственной причине. Потому что это правда.

— Но я ведь…

— Стерва? — учтиво подсказывает, ставя передо мной тарелку, — приятного аппетита.

— Но я ведь столько всего натворила.

— Да, это было эпично.

— Это было…чудовищно!

— Тебе виднее, — оглашается со мной и кивает, — ешь, а то остынет.

Я покорно беру вилку в руки, но к трапезе не приступаю.

— Если все это только ради ребенка, то не стоило…

— Это не ради ребенка, — произносит твердо, — и не ради каких-то там мифических причин, которые ты себе придумала. Я сказал это, потому что так чувствую.

— Даже несмотря на то, что я вот такая? С тараканами?

— С тараканами? — качает головой и тихо смеется. От этого смеха что-то плавится внутри, потому что мне его чертовски не хватало. — это не тараканы, Тась. Это бешеные тараканища.

— И все равно любишь?

— Люблю. Вместе с тараканами. Хотя они, конечно, звездец.

— Любой другой на твоем месте хотел бы прибить.

— Прибить? Да это моя мечта! Только что потом делать? Только самому сдохнуть, потому что без тебя никак.

Он повторяет это так спокойно и уверенно, что у меня снова екает.

— Максим…

— Просто ешь уже, а?

Но я не могу есть, у меня слишком много вопросов, которые убивают аппетит:

— А как же Мария?

— Нет никакой Марии, — жмет плечами, но когда понимает, что так просто я от него не отстану, снисходит до пояснений, — Была, Мария. Мы попробовали, у нас не срослось.

— Почему?

— Ответ смотри выше. Люблю другую.

Меня царапает упоминание другой женщины, но лишь мельком. Он свободен и мог встречаться с кем захочет. И если она хоть немного помогла ему залечить душевные раны, нанесенные мной, то я ей благодарна.

— В чем ты пытаешься меня подловить, Тась? Что ты пытаешь доказать? Что недостойна любви?

— Я просто не понимаю, как можно простить то, что я натворила?

Он жмет плечами:

— А вот так. То самое, пресловутое «если любишь по-настоящему, то простишь». Моей любви для этого оказалось достаточно.

А моей получается нет?

Он смог простить и оставить в прошлом ту дичь, что я натворила. А я не могла остановиться и отказаться от своей дурацкой мести? Не поняла очевидного, того, что он – вся моя жизнь. Дура! Слепая дура!

— Э, нет. Стоп. Стоп! — вскидывает ладони в предупреждающем жесте, — не смей реветь.

— Я пытаюсь, — шмыгаю носом, а губы предательски трясутся, — Честно пытаюсь, но… оно само. Это гормоны… И я боюсь, что сейчас проснусь и окажусь в той реальности, где ты от меня отказываешься.

Он вздыхает, пересаживается рядом со мной и утягивает к себе на колени. Я как испуганная птичка, боюсь лишний раз шевельнуться. Вдруг все это иллюзия?

— Да кому я тебя отдам, чудовище ты мое беременное? — усмехается Кирсанов, прижимая к своему плечу, — так и придется мучаться до самой старости.

Я постепенно расслабляюсь в его руках. Прижимаюсь к груди, с упоением слушая до боли знакомый ритм сердца, вдыхаю родной запах.

— Прости меня, — повторяю еще раз, — я была слепа и глуха. Променяла настоящее на бег за призрачным фантомом.