– Это если время будет.

– Слава…

Смеется. Курит. Стоит где-то на холоде без верхней одежды. Уверена в этом.

Мы недолго молчим. Я понимаю, что пора сбросить и отпустить его. Но как же сложно!

– Как дела, Слав? – Спрашиваю даже без надежды на абсолютно честный ответ. И не получаю его, конечно же.

– Все заебись, малыш. Как иначе-то?

Действительно.

Вздыхаю и качаю головой. Напрямую про Смолина я не спрашивала и не спрошу. Только гуглю по десять раз в день три фамилии в разделе новостей. Тарнавский. Смолин. Власов. Пока – ничего.

– Дай мне какую-то работу. Я скоро на стены полезу. Хочу быть нужной.

– Ты мне очень нужна, Юль.

Не знаю, чувствует ли это он, но у меня глаза становятся влажными. Чтобы не булькнуть, молчу. А в голове: и ты мне. Очень. Прости, что не смогла довести до конца. Мне из-за этого плохо. Очень плохо.

– Я подумаю про работу. – Слава сжаливается.

Скупое:

– Спасибо. – Не передает и мизерной частички моей благодарности. Мне жизненно важно чувствовать себя ближе к нему. – Мне так сложно тебя отпустить… Думаю, что ты там… Вокруг жизнь…

– Бабы всякие… – Он подтрунивает, но мне ни черта не смешно. Иногда и об этом думаю, да. Всего боюсь. Все изнутри жрет ржавчиной.

– Слав…

Смеется. Укутывает меня бархатом своего самоуверенного смеха.

– Еще немного, Юль. Честно.

– Ты знаешь, сколько?

– Приеду скоро.

– Сам?

– А как еще?

Молчу. Не знаю. Меня мурашит. Я уже представила. Набираю воздух в грудь, чтобы длинно признаться в чувствах, но приходится сдуться.

– Я завтра наберу, Юлька. – Он обещает и скидывает.

Глава 46

Вячеслав

Я скидываю и еще несколько мысленных счетов смотрю на экран. Хорошая ты у меня, Юлька. Прям пиздец крутая.

Надо почаще тебе об этом говорить.

И никому не позволять. Никому нахуй не позволять тебя обижать.

Прячу трубку в карман, надеваю на лицо маску пышущего энтузиазмом легкодоступного судьи, выхожу с террасы обратно в зал.

Смолин пришел. Отлично.

На сегодняшнем вечере меня интересует только это.

И, кажется, не только меня.

Мы пересекаемся взглядами, но каждый расходится по своим. Типа делам. Типа важным знакомствам.

Не знаю, как у него, а у меня руки, сука, чешутся. Мозг тоже. Перед глазами – вспышки-вспышки-вспышки. Вид синюшных отметин на прозрачной коже. Осознание, чего ей стоят мои амбиции.

По хорошему, ей не выводить надо было раньше, а вообще не втягивать. Не в круг свой интегрировать, а прятать-прятать-прятать. Глубже. Лучше. Надежней.

Только когда ставки слишком высоки, по-настоящему страшно играть. Мне – до пизды страшно сейчас. Но хуй я кому в этом признаюсь.

Провожу на мероприятии вежливые сорок минут. Ем там что-то. Языками с кем-то чешу. Ловлю взгляды на себе. Кристина глазами выписывает целые "я же говорила!" диалоги. А мне тошно просто, но визуально произвожу абсолютно привычное впечатление.

Внутри же калюсь и калюсь.

Без нее в квартире пусто, но я даже скучать не успеваю особо. Стремных дел слишком много. И рациональной стороной распиздяя-судьи я рад, что ее рядом нет. А другой – сдыхаю, потому что ее нет рядом.

Вот такой каламбур. Ха, нахуй, ха.

Продолжаю вводить в заблуждение всех вокруг показушной легкостью, но при первой же возможности сливаюсь от развивающегося разговора о практике конфискации в делах о коррупционных правонарушений и разворачиваюсь.

Мотаю головой, когда официант лезет под ноги с подносом бокалов дорогого шампуня. Да похуй мне. Трезвым быть хочу. Смотрю в затылок человека, которого физически разорвал бы. Надвигаюсь на него.

Он чувствует. Оглядывается. Я успеваю сморгнуть и переключиться.

Ты, сука ебаная, у меня кровью захлебнешься. Позже чуть.

– День добрый, Виктор Семенович, – разворачиваюсь первым к бывшему Генпрокурору, рядом с которым стоит сейчас Смолин. Руку тоже веду к нему, хотя Русик даже поднять уже успел. Да хуй тебе. По-другому поздороваемся.

– Слава Тарнавский! Как приятно. Выглядишь замечательно.

Улыбаюсь во все тридцать два. Аж скулы сводит. Изнутри взрывает. Снаружи – ярчайшая харизма, которую я и сам уже ненавижу.

– А решения какие пишу, Виктор Семеныч, м-м-м… Закачаешься.