– А в продолжении с ним ты заинтересована? Помнишь вообще, что его скоро сольют?

Молча смотрю в ответ.

– Насколько сильно ты к нему привязалась, Юля?

Снова молчу.

Знаю одно: он – тварь, до будущих синяков сжимающая мои руки. Хотящая от меня не только преданности, но лечь под победителя.

– Я хочу покончить с этим побыстрей. И забыть. О вас.

Усмешка на сей раз больше похожа на оскал. Он дергается вперед, я снова бьюсь затылком. Еще ближе – изворачиваюсь и впиваюсь ногтями в держащую меня руку.

– Ненавидишь меня?

– Всей душой.

– Спасибо за искренность.

Он снова впечатывается ртом в мой рот. Насильно раскрывает губы. Меня колотит из-за переизбытка чувств. Это все слишком.

Впиваюсь ногтями сильнее. Он отпускает руки. Давлю в грудь. Уворачиваюсь.

Делаю глубокий вдох, когда его губы спускаются ниже. Зубы больно царапают кожу на шее. Мстит мне за сопротивление.

Сердце вылетает из груди. За ребрами больно. Я чувствую, как накатывает паника, которую нельзя показывать. Хочу сказать кучу всего, хочу уничтожить, но здравый смысл бьется единственной фразой в висках:

– Прекратите. Он следы увидит.

Это срабатывает. И я вроде бы понимаю, что вовремя. Но по факту... Боже, насколько же поздно!

Смолин несколько бесконечных секунд жалит мою шею своим дыханием. Смотрит вниз – на полуобнаженную из-за спущенной майки грудь. Дальше – заботливо поправляет бретели. Делает шаг назад и смотрит в глаза:

– Ты не представляешь, как я хочу поскорее его размазать. По ряду причин.

Глава 44

Юля

Мои сны стали суетными. Они закручиваются в воронку из погонь, насилия, арестов, и засасывают меня до ощущения абсолютной беспомощности и нехватки воздуха.

Я в очередной раз просыпаюсь, разрывая жадным вдохом схлопнувшиеся под несуществующим прессом легкие.

Глаза привыкают к темноте. Сердце колотится навылет.

Всё хорошо. Я дома.

Тяжесть, которую ощущала, – это рука Славы на моем животе.

Я совсем не хочу его будить. Поворачиваю голову и смотрю на спящего судью.

На улице – первые декабрьские заморозки, мы оставляем на ночь открытым на проветривание окно, но это никак не влияет на его привычку спать в одних боксерах, сбросив одеяло. Голый. Горячий. Пышущий жаром и властью даже во сне. Такой самоуверенный…

Я люблю его больше жизни. И не позволю его размазать.

Осторожно снимаю с себя руку и выползаю из кровати.

По сформировавшейся за последние три дня привычке натягиваю рукава пижамной кофты вниз по самые пальцы.

Так я скрываю от Славы следы «благосклонности» Смолина. Корю себя за то, что пошла поговорить.

В очередной раз убеждаюсь, что излишняя сострадательность – главный источник моих проблем.

Но время уже не отмотать.

Только и Славе я пока не призналась. Не знаю, должна ли. Не понимаю, что будет после.

Еще не понимаю, Смолин меня раскусил или нет? Засомневался?

Обойдя кровать, выхожу на балкон. Беру со столика сигареты и зажигалку Славы.

Здесь курить мне опасно, поэтому по уже налаженной схеме на цыпочках крадусь на кухню. Настежь открываю окно. Сажусь на широкий подоконник.

Притягиваю колени к груди и поджигаю.

Я все еще не поняла, в какой момент никотин успокаивает, но уже научилась не задыхаться и не кашлять.

Мне страшно от происходящего вокруг и перспектив. Я не могу перестать думать, чем грядущая развязка нашей опасной интриги обернется для каждого ее участника.

После последних дней уже не получается блокировать мысли о Лизе. Неужели ей мало потрясений в жизни? Ей-то всё это за что? И как скажется?

Страх за себя выступает бисеринками холодного пота на лбу. Адреналиновая эйфория сошла на нет. Безосновательное чувство безопасности испарилось. Мы играем с крайне высокими ставками. И никто нам не гарантирует выигрыш.

Но куда больше, чем о других, я и думаю, и боюсь за Славу. Не прощу себя, если моя опрометчивость станет причиной его провала. Страшно, что я где-то сбойнула. Что Смолин всё понял. Что он всего лишь прощупывал мои реакции и уловил лицемерие.

Затягиваюсь особенно глубоко. Игнорирую тот факт, что пальцы дрожат.

Тру запястья через ткань.

Я ненавижу его до пульсирующих взрывов в висках и вспышек перед глазами. Даже не за себя. Не за синяки и толчки языка во рту. За то, что идет по головам и не планирует останавливаться.