— Так что, может, все-таки купите, план, синьор?

Ромео купил план, и торговец мгновенно исчез из виду. Веронец не очень понял, что все это значит, однако почему-то сразу почувствовал себя куда уверенней. Этот странный инцидент показал, что все-таки он здесь не одинок, кто-то следует за ним по пятам, стараясь уберечь от невидимых врагов. Несколько успокоившись, он, однако, не утратил бдительности и не развернул купленного плана, пока не оказался в тиши церкви Сан Рокко. Внутри была записка, всего в несколько слов:

«Как можно больше привередничайте, когда будете заказывать обед, и не стесняйтесь в выражениях с официантом, который будет вас обслуживать».

Тарчинини так и застыл с открытым ртом. Интересно, что бы все это могло значить? Странные же, однако, методы у этих бергамских полицейских, но раз уж Манфредо Сабация счел необходимым обратиться к помощи веронца, лучше, пожалуй, подчиниться директивам и не задавать лишних вопросов.

Враз повеселев от мысли, что о нем заботятся — природная жизнерадостность только и ждала случая, чтобы одержать верх над печалью — Ромео, с тем очаровательным непостоянством, которое составляло основное его украшение, легким шагом покинул церковь Сан Рокко и направился к ресторану «Каприано».

Ресторан «Каприано» явно не принадлежал к высшей категории. Мрачноватый полутемный зал был битком набит мелкими служащими и функционерами средней руки, и шум стоял ужасный. Тарчинини на мгновение в нерешительности задержался на пороге, но голод брал свое, и он решил войти. На его счастье, в уголке оказался один незанятый столик, и ему удалось пристроиться, не слишком работая локтями, не отдавив всем ног и не расталкивая стульев. Едва он уселся, как перед ним тут же вырос официант — весь какой-то расхлябанный, с унылой рожей, он, явно через силу, сквозь зубы процедил;

— Есть перцы и помидоры.

Ромео с первого взгляда так не понравился скучающий вид и развязные манеры парня, что он, даже не вспомнив об инструкциях, переданных вместе с планом Бергамо, сухо ответил:

— Съешьте сами!

Парень удивленно посмотрел на странного клиента и уже с большим интересом полюбопытствовал:

— Что, вообще не будем закусывать?

— Не будем.

— Тогда, может, коппы? [2]

— Не надо.

— Мортаделлы? [3]

— Нет.

Обмен репликами становился все громче и громче.

— Салями?

— Нет.

Последовала короткая пауза, после чего официант подытожил:

— Может, вы вообще против колбасных изделий?

— Против.

— Суп?

— Не надо.

— Анчоусы?

— Нет.

— Креветки?

— Нет.

— Лангусты?

— Не надо.

Вопросы и ответы раздавались с монотонным постоянством. Будто служитель заведения исполнял какую-то гастрономическую литанию, а Ромео, этакий взбунтовавшийся певчий, упрямо повторял одно и то же. Теперь уже в зале царила мертвая тишина, и все посетители с увлечением следили за этой словесной дуэлью. Противник веронца перевел дыхание и глухо заметил:

1Сырокопченая шейка (итал.).

2Вареная колбаса.

— Короче, рыбу тоже не будете?

Взяв короткую передышку, парень перебрал в памяти все блюда, которые при желании можно было бы приготовить в его заведении, и застрочил как пулемет:

— Телячий зоб, утка, бифштекс, свиная отбивная, тушеная говядина с овощами, кролик, рагу, кровяная колбаса, голуби, требуха!

— Не надо.

Последовало новое молчание. Дуэлянты в безмолвии посмотрели друг другу в глаза, после чего официант заорал:

— Ma che! Вы что, издеваетесь, да?

— Да, а что?

Вокруг с нетерпением ждали реакции официанта, тот же обвел зал грустным взглядом теленка, отрываемого от родной матери, и, словно призывая всех в свидетели, простонал:

— Приходит какой-то незнакомый синьор! Я его и в глаза-то никогда не видел! И ни с того ни с сего начинает оскорблять меня на рабочем месте! Имеет наглость издеваться над человеком, который в поте лица добывает хлеб свой насущный! А все потому, что я вырос в приюте!

Этот последний аргумент заметно растрогал посетителей и заставил покраснеть Тарчинини.

— Ах ты шут гороховый! — вспылил он.

Официант разрыдался.

— Если бы у меня был отец, — пробормотал он сквозь слезы, — вы бы никогда не посмели оскорблять меня при людях!

— Ma che! Плевать я хотел на вашего отца!

— Слышали? Теперь он плюет на моего отца! Плюет на отца! А что, интересно, он ему сделал плохого, мой бедный папа, а?

Зал уже начал делиться на два лагеря, мало-помалу обменивающихся хлесткими и нелицеприятными обвинениями: одни видели в Ромео типичного капиталиста-эксплуататора, другие подозревали в официанте тайного коммуниста, готового воспользоваться любым поводом, только бы оскорбить честного буржуа. И те и другие упивались собственным красноречием, стараясь перекричать друг друга, официант же, вцепившись руками в столик нашего веронца и моля Мадонну дать ему силы, снова принялся перечислять: