Джефф взял у меня ручку и обвел первые пять пунктов: от окончания «Камелота» до первого фото с Робби Серено. И приписал «1:14». Такая уйма времени. Даже если спектакль окончился чуть позже.

Он сказал:

— За сколько, по-твоему, можно доехать на велике от спортзала до матрасов?

— Была слякоть, — сказала я. У меня в уме крутились только самые тупые мысли. Я сказала: — Ольха, ты ведь не пишешь это, нет?

Он покачал головой.

— А надо?

— Нет, — сказал Джефф. — Я проезжаю милю за пять минут, если ленюсь. Допустим, если крутить педали одну и четыре десятых мили по слякоти, возможно, на детском велике, допустим, уйдет десять минут, с запасом. Пятнадцать, с большим запасом. Даже если речь идет о молодом атлете с тонной адреналина.

Я сказала:

— Даже так у него еще почти час.

Я закрыла лицо руками, потому что лицо у меня было горячим, а руки холодными как лед. Ольха сполз на ковер и лег на спину, уставившись в потолок.

Он сказал:

— Мы — что, ку-ку? Может, и ку-ку. Подождите: он подходит к Талии за кулисами. Может, уговаривает ее пойти на матрасы. Может, он сказал друзьям, что идет, так? Они ссорятся, направляются к спортзалу. Случается, что случается. Он психанул и понимает, что ему нужно алиби. Если он вернется в общагу, получится, что его никто не видел сорок пять минут.

— Плюс ему, наверно, нужно выпить, — сказал Джефф.

— Точно. И ему нужны друзья. Так что ему надо добраться до матрасов как можно скорее. Он смотрит и видит детский велик или, может, велик кого-то из преподов, неважно. Он едет на велике, бросает его в лесу и, как только туда приходит, смешивается со всеми. Делает вид, что был там все время.

— Они не видят, когда он пришел? — сказала я. — Не говорят ему типа: «Ты откуда взялся?»

Джефф сказал:

— Окей, может, не замечают, а может, забывают. Или, может, прикрывают потом. Но он видит, что у Скальцитти фотоаппарат. Пока он не пришел, никто даже не снимал. Может, он взял фотоаппарат и включил временные метки.

Ольха, лежа на полу, сказал:

— Боже мой, боже мой. Могу я позвонить Бритт?

Я сказала:

— Я просто… это как-то очень хитро для пьяного подростка.

— А кто сказал, что он был пьян? — сказал Джефф. — Может, он был трезв как стеклышко. А может, и вдрызг с самого начала. На трезвую голову такое не сделаешь. Начиная с Талии. Бросить ее в бассейн. Угнать велик и чесать через лес.

Я сказала:

— У тебя субъективная логика. Мы начали с грязи у него на толстовке. Она могла быть грязной несколько месяцев. Он ведь подросток. Он мог испачкаться где-то еще. Это могла быть не его толстовка.

— Точно, — сказал Ольха. — И в суде от этого пользы немного. У Робби была грязная толстовка, так что Омар невиновен. Это не…

Он не договорил и перекатился на живот, лицом в ковер. Я сказала:

— Это несерьезно.

Однако у меня все плыло перед глазами.

Я столько лет считала, что это был Омар, что это вопрос решенный, даже несмотря на то, что сомнения относительно судебного разбирательства — и подозрения на ваш счет — проклевывались во мне, словно птенец, готовый вылупиться. Наконец скорлупа треснула, мне стало ясно, что это не мог быть Омар, и единственным правдоподобным подозреваемым стали вы.

Это были вы, это были вы. Все сходилось. У вас был мотив, у вас была возможность. Вы были мерзавцем в чем-то одном, стало быть, могли быть и в другом.

А самое кретинское соображение в пользу Робби говорило: это не мог быть он, ведь ты видела, как легко он нырнул на днях в бассейн.

Ольха и Джефф снова уставились на фото. Где-то в том же здании спал Робби со своей семьей. Где-то за горизонтом спали и вы.

Одного мужчину посадили, потому что он заявлял, что не покидал Калифорнии, однако мертвые жуки с ветрового стекла его арендованной машины водились только в другом штате.

Одного мужчину посадили, потому что он заказал нож на «Амазоне».

Одного мужчину посадили, потому что нашли его имя на стаканчике из «Старбакса» в мусоре убитой.

Одному мужчине сказали, что в лесу нашли тело его жены. Он прибыл туда и вместо того, чтобы бежать к полицейской ленте, побежал к тому месту, где оставил тело.

Один парень, чье семя было найдено во влагалище убитой, заявлял, что у них был секс по обоюдному согласию, но его семени не нашли ни на ее трусах, ни на ее брюках. «Потому что мертвые женщины, — как сказал прокурор, — не встают».