— Где гномы? — задаюсь я вопросом, проходя за второй ряд укреплений. — Обычно они повсюду кишат.

Ко мне со злобным видом оборачиваются двое рыцарей, вооруженных алебардами. Я похрустываю плечами, и они решают пойти посмотреть — вдруг они нужны в другом конце двора.

— Я бы хотела посмотреть на невесту, — мечтательно мурлычет моя троллесса.

Брусчатка во дворе усыпана веточками свежесрезанного вереска, которые я походя превращаю в кашу. Напротив ступеней, поднимающихся в донжон, расставлены ряды скамеек. Я прикидываю, что сэр Парцифаль должен обратиться к гостям с вершины ступеней. Это такой людской фокус — забраться на что-нибудь, чтобы притвориться еще величественнее.

— Вот объясни мне, что здесь творится? Я не вижу ни одного знакомого лица; рыцари выглядят так, будто приготовились к осаде; поблизости положено быть Кредебиту, но в округе нет ни одного коротышки, хотя эти маленькие ублюдки вечно толпами шастают.

— Я насчитала две дюжины гоблинов. Многовато для брачного контракта.

— По словам Седрика, люди хотят поделить мир.

— Опять?

— Да, опять. И все пойдет наперекосяк, так или иначе.

Я пожимаю плечами. Что же Седрик рассказывал мне о документах, принесенных из Архива? Что-то о пирамидах…

— Сдается мне, — ворчу я, — скоро уже нам придется кого-нибудь прибить. А пока что — где бы нам найти чего-нибудь выпить?

К тому времени, как иссякает второй буфет, внутренний двор заполняется. Пестрая толпа теснится на скамейках и громко болтает, комментируя наряды вновь прибывающих. Лично меня интересует их оружие. Меня нечасто приглашают на свадьбы, однако я знаю, что в традиционный наряд булава и меч-двуручник не входят.

— Видел этих? — говорит моя троллесса, указывая на группу северян, чьи шипастые шлемы угрожающе сверкают.

Вместо килтов у них медвежьи шкуры. На голых плечах — лоскуты в свежей крови, придерживаемые ремешками.

— Это Берсерки, — шепчу я. — Психованные воины, которые убивают все, что движется вокруг них, и когда им вздумается. Их редко куда-нибудь приглашают.

— Должно быть, это друзья невесты. Можешь представить меня?

Четверо Берсерков наблюдают за нашим появлением, положа руки на топоры, пристегнутые к шипованным поясам. Их предводитель смотрит на меня с раздраженной ухмылкой:

— Мы уже встречались раньше? Может быть, на поле боя?

— Сомневаюсь, ты ведь еще жив. Но не волнуйтесь, моя девушка просто хотела поглядеть на вас вблизи.

— Мы не желаем появляться на свадебных фотографиях, — предупреждает он.

Моя троллесса обходит их кругом, посмеиваясь.

— Какая прелесть, — говорит она, тыкая большим пальцем в окровавленный лоскут, кровь мгновенно сворачивается под давлением. — Это племенной знак, боевая раскраска? Просто любопытно.

— Это антиагрессиновые пластыри. — Северянин пожимает плечами. — Помогают снижать тягу к насилию.

— Все живые существа — братья, — говорит его сосед, блестя глазами из-под густых бровей. — В чудесной гармонии Вселенной каждый из нас должен найти те шаги, которые позволят ему влиться в танец…

— Придется урезать тебе дозировку, Юнг, — бормочет предводитель.

Затем он поворачивается к нам и вздыхает:

— Чего вы конкретно хотите?

— Вы не знаете, что происходит?

— Мы только что приехали. Повсюду патрули. Один из них даже пытался снять с нас пластыри.

— И?

Его молчание красноречиво. Я уже видел берсерков в действии. Они не сражаются; точнее, не совсем сражаются. Сражение — это занятие до какой-то степени цивилизованное, оно включает правила и обязательные нормы. Отрывание конечностей не входит в их число.

— Вы с чьей стороны? — спрашивает моя троллесса.

— С ничьей. Бьем все, что нам подворачивается.

— Нет, я имею в виду — со стороны жениха или невесты?

— Как это вы замечательно говорите, — перебивает Юнг. — Симметрия — это язык благоговейного трепета и…

— Заткнись, Юнг! — предводитель срывает кровавый лоскут с его шеи и пальцами его раздирает. — У тебя точно привыкание к этой штуке.

— Кому ты сказал заткнуться, ублюдок? — Тирада заканчивается диким рычанием, а из уголка губ у берсерка вытекает струйка красноватой слюны.

— Ну, вот так-то лучше, — удовлетворенно объявляет предводитель. — Если и есть что-то более невыносимое, чем насилие, так это поэтический слог.

Он беспечно отмахивается от топора Юнга, который угрожает его шипастому шлему. Железо сшибается с лязгом и искрами.