Утро занималось холодное и ясное и обещало жаркий день, какие часто бывают в сентябре на Дальнем Востоке как последний привет лета и тепла перед длинной, снежной зимой. Марина сняла куртку и меховые брюки, связала их в узел. На ней был только шерстяной свитер с приколотым к нему орденом Ленина. Узел она взвалила на плечо. Срезала себе пихтовую палку. Идти стало легче, хотя мешали тяжелые и не совсем высохшие унты. Чтобы они не свалились с ног, если она опять вдруг провалится в воду, которая подступала почти к самому лесу, Марина привязала их куском проволоки к поясному ремню.

Мучительно хотелось есть. Кусочек шоколада, который она положила в рот, перед тем как отправиться в путь, не притупил чувства голода, как вчера. Иногда она нагибалась и пригоршней черпала воду из болота, и на несколько минут сосущая боль в желудке проходила.

Взобралась на сопку. Идти стало труднее. Все чаще попадались нагромождения поваленных деревьев, сучьев, проросшей сквозь кустарник густой, уже засохшей травы.

Это был тяжелый день. Время от времени обессиленная бесконечным сражением с мертвой тайгой она садилась на вывороченный корень, и ей казалось, что дальше она не сможет сделать ни шагу. Лицо горело от мелких царапин. Хотелось лечь и не двигаться.

Иногда она находила десяток-другой ягод и радовалась им как дорогому подарку.

Даже к вечеру Марине не удалось добраться до опушки. Она бросила тюк с одеждой и повалилась на землю без сил. Где самолет? Живы ли Полина и Валя? Куда идти дальше? Может быть, свернуть к западу, обойдя эту "сухую" сопку, и выйти вон на ту, повыше? Оттуда можно увидеть далеко вокруг...

Но сегодня она не решит ничего. Надо устраиваться на ночлег.

Лежа под елью, она прислушивалась к шуму ветра, и сквозь дрему слышалась далекая мелодия детства:

Ах, уймись ты, буря,

Не шумите, ели!

Мой малютка дремлет

Сладко в колыбели...

Эту песню пел ей когда-то отец. Он погиб неожиданно и трагически попал под мчащийся по улице мотоцикл.

Так и стали они жить втроем. Мама перешивала одежду отца для брата Ромы, потом эта одежда шла Марине. Даже обувь для детей мама шила сама. Немного легче стало, когда маму перевели заведующей детской колонией в Марфино под Москвой, где жили дети погибших солдат.

Через год они возвратились в Москву, но на долгие годы Марине запомнились лес и поле, тихие вечера и первый - такой сладкий и душистый ломоть белого хлеба, вкус которого она уже позабыла!

...Все еще ощущая этот теплый запах во рту, Марина очнулась от тревожного зыбкого сна. Она решила идти по-прежнему на юго-восток. Съела на ходу кусочек шоколада и выпила воды из речки, встретившейся на пути.

Снова болото. Каждый шаг давался ей с трудом. Марина прыгала с кочки на кочку, стараясь не уходить далеко, держась гряды невысоких, круглых сопок, поднимавшихся, казалось, прямо из мари. Иногда сомнение вдруг охватывало ее: верно ли она определила направление? Может быть, она ошиблась и идет совсем в другую сторону? Но потом уверенность снова возвращалась к ней, и, с трудом переставляя ноги, она двигалась дальше.

Ночевала под сопкой.

...На четвертый день к полудню ей удалось преодолеть не больше двух километров, а конца мари не было видно. Лишь далеко на горизонте виднелась гряда сопок. Может быть, если подняться на одну из них, ту, что южнее, она увидит самолет? Но сейчас у нее не было сил пробираться снова через болото.

Она села на корягу и смотрела на расстилающуюся перед ней равнину, заросшую высокой болотной травой. Трава росла так густо, что не было видно даже горбатых кочек.

В звенящей тишине она слышала лишь свое усталое дыхание. И вдруг где-то вдали Марина услышала гул самолета. Может быть, это галлюцинация? Она прижала ладони к ушам, потом отняла их. Гул слышался явственно. Но как ни всматривалась Марина в блеклое, почти бесцветное небо, она ничего не увидела. Через несколько минут шум мотора пропал.

И все же радость охватила ее: "Значит, нас ищут!"

...На следующий день Марина пришла к выводу, что она не совсем верно определила направление пути по звуку выстрела, - ее могло обмануть эхо. Нарисовав на обертке от шоколада примерную схему своего продвижения по тайге, она приняла решение искать снежную гору, которую приметила, когда прыгала с парашютом.

На юге виднелась гряда сопок. Но ей надо идти через марь, подальше от сопок. В том направлении, судя по схеме, и должна быть снежная гора. Она зашагала по болоту, перепрыгивая с кочки на кочку. Оступившись, попала в воду и намочила унты.

Ночь ей пришлось провести на болоте, не было сил искать сухое место. Лежала, подмяв под себя сухую осоку, на кочковатой, мокрой земле, обернув ноги травой и всунув их в шлем. Мокрые унты лежали рядом. Ее знобило. Хорошо бы разжечь костер, но из чего? Кругом только трава. От слабости кружилась голова. Шла шестая ночь одиночества...

А в Москве в штабе перелета, что помещался в здании Центрального телеграфа, царило тревожное ожидание. После того, как была принята последняя радиограмма, неоконченная и непонятная, сведений о самолете "Родина" не было. В штабе строились самые различные предположения. Но все сходились на том, что по каким-то причинам самолет сделал вынужденную посадку. Где? Судя по последней радиограмме, это мог быть или район к востоку от Читы, или район станции Рухлово или северо-западнее ее, или район Николаевска. Не исключался также Хабаровск, хотя по расчетам горючего на выход в этот район у экипажа уже не могло хватить.