На репетициях он жаловался, что совершенно не понимает того, что говорит. «О-ля-ля! У меня голова как египетская дыня». У меня же сложилось впечатление, что чем меньше он понимал, тем лучше играл. А уж под руководством Антуана, сами понимаете, он был просто великолепен.

В начале первого акта на сцене были мы с Ивом, и только потом появлялся Марко.

Как-то раз мы видим: он выходит и вместо приветствия вдруг щелкает каблуками на манер немецкого полковника. Мы немного растерялись, но в конце концов, почему бы и нет, мы знали Марко, он каждый вечер что-то выдумывал…

А тот сгибается пополам, кривит рот в гримасе боли, как будто, сдвинув ноги, он прищемил себе что-то из жизненно важных органов.

Дело в том, что современная восточноевропейская драматургия плохо сочетается с защемлением яичек.

Наша пьеса не была исключением, и мы заржали как сумасшедшие… Ив боролся отважно, со слезами на глазах ухитрился подхватить реплику, и мы с грехом пополам доиграли пьесу.

Естественно, вернувшись в гримерки, мы хотели его отчитать, но у него был такой виноватый вид. Его ведь тоже надо понять! Нелегко изменять своей натуре по полтора часа в день, месяц за месяцем, жить вдали от цикад, не позволять себе никаких шуток, цедить глубокомысленные фразы про бытие и ничто — и ни разу не выругаться от души!

Расчувствовавшись, мы под конец взяли с него слово больше никогда так не делать и ушли… Естественно, назавтра он сделал то же самое.

Это было сильнее его! Так он паясничал целую неделю. В принципе, на третий раз шутка должна была бы нам надоесть. Так нет же! Хуже того, нам все труднее и труднее было сдерживаться! Надо сказать, дело было не только в его паясничании, не только в завораживающем постоянстве, с которым он все это вытворял, на него и так невозможно было смотреть без смеха. Он напускал на себя все более и более расстроенный, беспомощный, убитый вид, как будто говоря нам: несмотря на нечеловеческие усилия воли, мои пятки ведут себя так, как сами считают нужным.

И вот случилось то, что должно было случиться: однажды вечером наш великий режиссер пришел на спектакль, чтобы посмотреть, как мы справляемся.

Мы с Ивом заметили, как он тихонько устроился возле занавеса. А Марко, видимо, напряженно следивший за своими мятежными пятками, ничего не заметил.

Еще не подняли занавес, а мы уже смеялись, предвкушая, какое лицо будет у нашего аббата Бурсейе, когда Марко вернется за кулисы.

Итак, все начало пьесы нас трясло от нервного смеха, обстановка совсем накалилась после выхода нашего товарища на сцену, когда мы убедились, что дежурная клоунада не отменяется.

По мере того как близился его уход со сцены, кризис нарастал. Когда же он наконец вышел, перед ним встал карающий Робеспьер, недвижный, как статуя Командора. И в то время, как мы пытались продолжать играть, Марко у нас на глазах бухнулся на колени перед Антуаном и, со всего размаху ударяя себя в грудь кулаком, стал повторять со своим незабываемым акцентом: «Ну я гад, ну прости меня, прости, я куплю твоей жене флакон духов от „Гер-лен“…» Мы на сцене уже едва контролировали ситуацию. «А нашим ребятам куплю по вот такому кругу колбасищи!»

Думаю, эта колбасища нас и доконала! Только что он совершил преступление против драматического искусства, грубо осквернил храм театра — и теперь предлагает верховному жрецу круг колбасищи! Видя такое простодушие, такое раскаяние, Антуан не только все ему простил, но и сам расхохотался как сумасшедший, наверняка впервые за всю свою жизнь.

Несколько дней подряд Марко сохранял благоразумие. А потом не выдержал и сорвался. Антуана не было, но его присутствие, уверен, ничего бы не изменило. Попробуйте убедить кота, что не надо гоняться за птичками.

Тут уж мы просто перешли в разжиженное состояние. Смех сочился у нас из каждой поры на коже. Ив приказал дать занавес и извинился перед зрителями, которые несмотря ни на что с восторгом отнеслись к такому представлению.

Пришлось взять себя в руки и доиграть пьесу…

The show must go on.

Есть люди, которые всю жизнь ищут тайну философского камня, того, что обращает свинец в золото.

Я же знавал одного алхимика, который открыл секрет соуса «винегрет».

Винегрет — это немыслимое соединение двух несмешиваемых ингредиентов.

В жизни «детство» и «уходящее время» — как растительное масло и уксус.

Можно сколько угодно биться, пытаясь примирить их друг с другом, но стоит только остановиться, как одно из них немедленно берет верх над другим.

Ив Робер открыл секрет изготовления такого винегрета.

Бебер так и не расстался с омнибусом. Он избежал того трудного возраста, когда приходится сражаться с пуговицами и прыщами.