Сережка теперь был в палате выздоравливающих. Главврач так еще и не решил, что с ним делать: отправлять в детдом или оставить при госпитале – он же совсем один, сирота, хоть мальчишка и настаивал, чтоб его отправили обратно в 154 морбригаду, к «своим»… Ему пришло письмо из разведроты, даже «похоронку» прислали, только не было у Сереги тех же чувств, которые были к капитану (майору) Смирнову, «Медведю» Ивану Овчаренко, другим разведчикам В/Ч 01509…

– «Постреленок»… - попросил однажды Саша, старший лейтенант, танкист потерявший зрение. –Спой что-нибудь, муторно на душе.

– Да что спеть-то?
– удивился Серый. – Да и не пою я… Не умею.

– Сережа, спой, прошу… муторно мне… ты сможешь. Я знаю.

– Может, Иваныча с гармонью позвать, он сыграет и полегчает? – предложил молоденький лейтенантик Федор. Они все в палате звали друг друга по имени. Какие отчества? Какие звания? Все молодые, нет и 25 лет… 2 месяца бок о бок…

– Сходи, Серенький, позови. Он сыграет. А ты споешь.

Сережка сходил, позвал. Пришел Иваныч, сержант с Донбасса, лет под 40, с гармонью:

– Ну хлопцы, что сыграть? «Темную ночь»? «Платочек»?

– Иваныч, - попросил слепой танкист. – Что Сережка попросит, то и сыграй, а он споет.

– Так что играть-то? – Иваныч спросил Серегу.

Серега смотрел на танкиста и в голове крутилось: «Что сын их больше не вернется и не приедет погостить…» и слова еще одной песни, которую как-то слышал…

– Иваныч, а ты знаешь песню про коногона с пробитой головой?

– Кто ж ее на Донбассе не знает? – он сыграл несколько аккордов. –Она? А ты ее откуда знаешь?

– Она, - согласился Серый.
– Только чуть медленнее давай, хорошо?

– Хозяин – барин! – хмыкнул Иваныч. Не спеша зазвучала мелодия…

Серый закрыл глаза и хрипловато начал петь, потеряв связь с пространством и временем… Слова складывались в строки сами собой:

Ле-те-ла с фрон-та по-хо-ро-о-он-ка

На мо-ло-до-го па-рень-ка,

А он жи-во-о-ой ле-жал в во-ро-он-ке…

О-скол-ком ра-не-ный по-ка.

Пробита грудь была осколком

И кровь струилась на песок,

А он мечтал, всего лишь только

Как бы товарищам помог

И грохотали мимо танки…

Чужая речь… а он живой,

И вспоминал отца и мамку,

И автомат сжимал рукой.

Нет, он не плакал, улыбался,

И вспоминал родимый дом,

И пересилив боль поднялся,

И, автомат поднял с трудом,

И в перекошенные лица

Из ППШ хлестнул свинец,

Приблизив этим на минуту

Войны, распроклятой, конец.

Летела с фронта похоронка,

Стучалась в дом к бойцу беда

Но в медсанбат попал мальчонка

Друзья спасли его тогда.

Сережка открыл глаза, Иваныч на автомате продолжал играть, на кроватях в палате сидели и стояли, стояли в коридоре бойцы и медсестры… Женщины промакивали платками слезы, кто-то из мужчин тоже вытирал мокрые глаза…

Больше Сережка не пел…

На следующий день к нему подошел один из раненых:

– Сережа, у меня такое чувство, что ты там был… Вся песня правда, только… он не выжил.

– Кто не выжил?
– не понял Сережка.

– Тот мальчик. Из песни…В июле 1942 года, когда Воронеж взяли немцы, мы находились в здании ВОГРЭСА, на левом берегу реки Воронеж, и увидели, что на правом берегу завязался бой. Слышались пулеметные очереди, разрывы гранат. Мы думали, что с врагом сражается какая-то группа наших бойцов и решили установить с ними связь… Мы не нашли никого из наших бойцов, но обнаружили большое число убитых фрицев перед воронкой от авиабомбы. А в самой воронке мы нашли погибшего паренька. Рядом с ним валялись разбитые автомат и пулемет. Ну… мы поняли, кто вел бой и уложил столько фашистов. На груди у мальчишки был пионерский галстук… Во внутреннем кармане я нашел у него вот это, залитое кровью письмо. Я хочу передать письмо его бабушке… - боец протянул «треугольник» Сережке.

Серый взял лист бумаги с пятнами засохшей крови, раскрыл и стал читать:

«Дорогая бабушка! Я очень тебя люблю и хочу сообщить, что по отношению к тебе я допустил две неправды. Первая – я делал вид, что не знал о гибели отца на фронте, а я об этом знал, так как слышал твой разговор с мамой. Вторая – я сказал тебе, что мама, моя любимая учительница, дядя шофер и другие уехали, эвакуировались. Нет, они не эвакуировались. Их уничтожили бомбы, сброшенные фашистскими самолетами. Только я уцелел, а не отстал от машины, как рассказал. Ты переживала, бабушка, когда я уходил из дома утром и возвращался только вечером. В эти дни я ничего плохого не делал. Я нашел пулемет и много патронов к нему. Я нашел и много гранат. Все это я отнес в воронку от вражеской авиабомбы. Сегодня, бабушка, я ухожу из дома, чтобы отомстить фашистам за погибшего отца, за погибших мать, мою любимую учительницу, дядю шофера и многих других воронежцев. Я не мог поступить иначе. Я – пионер. Должен отомстить врагу. Если я останусь жив, то расскажу тебе, бабушка, как отомстил. Если погибну, то, может, до тебя дойдет это письмо.