Запыхавшись, я примчался туда минут за пять. За столом недовольно сидел мастер, что-то выписывая в пыльных бумагах. Когда моя тень упала на него, он отложил в сторону ручку и, осуждающе глядя на меня, покачал головой:

– Ну, молодёжь, нарушаем распорядок?

Мне нечего было ответить, кроме неловких извинений. Он грустно отмахнулся от них:

– Э, бывает! Вычтем немного из твоего жалования. Чтобы больше такого не было! – добавил мастер, грозно хмурясь. Я кивнул и понуро побрёл к пустым стеллажам. Позади раздался оклик: – Молодой человек! Каску!

Я обернулся. Мастер с сочувствием протягивал мне нечто, что должно было быть каской, но было спутано парочкой автоматонов с мячом для игр. Трещины по всей поверхности, огромная дыра сбоку и вырванный с мясом фонарь – вот таким было моё сегодняшнее средство защиты. Ну, сам виноват, чего уж тут. Я взял у мастера каску и направился за инструментом. Нашёл я лишь пустой ржавый ящик с одной сломанной отвёрткой на дне. Вернувшись к мастеру, я сообщил ему об отсутствии нормального чемоданчика. Тот пожал плечами:

– Эх, Милад, Милад! Иди помогай Ломику в уборке сегодня!

Я едва сдержался от того, чтобы смачно выругаться. Проклятый старик хуже любой язвы! Но выбора у меня не было. Тяжело вздохнув, я поплёлся в дальний конец цеха, где у мойки суетливо бегала сгорбленная фигурка.

Старик встретил меня ругательствами, от которых у любого жителя Зелёной Зоны случился бы инфаркт. Плюясь коричневой слюной, Ломик сетовал на то, что я опоздал. Старик в грубой форме предположил, что опоздали и мои родители, не успев вовремя сделать аборт. Его грязная борода стала ещё грязнее от тонких нитей ржавой слюны, а налитые кровью глаза вылезли из орбит. Тонкие морщинистые руки с коричневыми ногтями со злобой сжимали метлу, которой дед явно хотел воспользоваться не по назначению. Каску он не надел – она такой крепкой лысой башке и не нужна была. Мне хотелось прервать его тираду одним мощным ударом, но я знал, что ничем хорошим такая акция не кончится. Сжав зубы, я взял другую метлу и принялся сгребать вездесущую пыль в аккуратные кучки, стараясь не обращать внимания на Ломика. Тот вежливо поинтересовался, в кого я такой вообще уродился, а потом гневно вырвал у меня метлу из рук, заорав:

– Катись к мойке, сопляк недомытый! Там помой ту консервную банку, которая ждёт тебя уже полчаса, как девица на свидании!

Сдобрил он этот приказ доброй порцией ругательств. Вздохнув, я пошёл к мойке.

Втирая щёткой раствор против ржавчины в огромного автоматона-стража, я думал о проклятом старике. Поговаривали, что он не всегда был таким злобным исчадием ада. Мол, ещё до моего рождения приключилось что-то с его девушкой. Беременная, она попала в руки каких-то пьяных подонков. Те приняли её за девицу лёгкого поведения и воспользовались случаем. Подонков сослали в Красную Зону, а девушка через некоторое время умерла – уроды оказались чем-то больны. С тех пор Ломик и двинулся. Не знаю, правда ли это. Живя в таком жестоком мире, невольно грубеешь – я не особенно сочувствовал старику, даже если все эти россказни о его беременной женщине и правда. Каждый знает: в Жёлтой Зоне следует быть начеку! Пусть здесь и не очень опасно, но эксцессы случаются всякие. То драки, то зашибёт кого, то грабежи. Народу тут много, тысячи и тысячи человек разгорячённых и злых работяг.

Сплюнув, я пошёл за стремянкой к стене цеха – нужно было вымыть и верх почти трёхметровой машины. Подойдя к стене, я увидел бегущего ко мне Бейбута. Тот выглядел так, будто завтра переезжает в Оазис, чего не скажешь обо мне. Увидев меня, улыбка пропала с лица друга:

– Ты чего это? Выглядишь так, будто всю ночь в канаве валялся!

Я неловко улыбнулся:

– Да я это… Выпил маленько…

Бейбут поинтересовался:

– Неудачно прошло всё?

– Да как сказать, дружище… – Я задумчиво почесал грязную щёку. – В Красную Зону мне бы…

Бейбут вытаращился на меня как на умалишённого:

– Куда?!

– В Красную Зону, – повторил я.

Товарищ нахмурился, а потом сказал:

– После работы обсудим, Милад. Побежал я…

Я кивнул, берясь за стремянку. Может, друг знает пути туда, куда мне надо? Вернувшись к автоматону, я поставил лесенку рядом, принявшись остервенело тереть машину, – впереди был долгий, скучный день…

* * *

Время едва доползло до конца рабочего дня. Я даже не помнил, как ел: на этот раз трапеза прошла молча, Бейбуту было явно не до праздных бесед. Ломик настойчиво пытался свалить на меня ещё работы, но я плюнул и пошёл восвояси, слушая бьющие мне в спину проклятия мерзкого старикашки. У выхода из цеха, переминаясь с ноги на ногу, ждал Бейбут. Я отдал каску, выслушал нравоучения от мастера на предмет дурного влияния браги на жизнь рабочего человека, а затем подошёл к другу.

– Ну, чего надумал, Соломон?

Так вроде звали какого-то там древнего решалу сложных вопросов.

Бейбут ответил не сразу:

– Милад… Я волнуюсь. Сдай ты эту тату-машинку, а? Ничего тебе не будет. Скажешь, что в песке нашёл. Можем вместе пойти. Репутация у нас хорошая, поверят. Не надо оно тебе…

Я и сам думал об этом, но в итоге всё же решился. Бессмысленность рутины угнетала меня. Всю жизнь провести в цеху, словно насекомое… Уж лучше попробовать найти себе приключений, чем вот так дышать ржавчиной и пылью, медленно загнивая изнутри. Страх сжимал моё горло стальной хваткой, но вместе с ним кровь моя кипела адреналином и волнительным предвкушением неизвестности.

Друг уже целую минуту с волнением смотрел на моё решительное лицо, когда я ответил:

– Прости, Бейбут. Не могу я так… Всё это как-то отвратительно. Вот это вот всё!

Я злобно, всхлипывая и пиная песок, изливал приятелю весь свой гнев, который годами копился в подсознании. Вспоминал истории исследователей, ругал проклятые татуировки, проклинал Айшуйю. Товарищ молча слушал, сочувствующе глядя на меня своими тёмными глазами. Наконец, когда я закончил, он сказал:

– Но, Милад… Так было всегда! Такова жизнь. Кому-то везёт с татуировкой, а кому-то – нет. Есть ведь и плюсы…