Как-то в марте 1950 г. Франклин пила чай с химиком-теоретиком Чарльзом Коулсоном, с которым познакомилась в BCURA. Теперь он работал в Королевском колледже. Коулсон представил Розалинд Джону Рэндаллу, на которого произвели впечатление ее достижения. Рэндаллу как раз нужно было срочно занять несколько вакантных мест. Хорошо подготовленных специалистов на должность ведущего сотрудника не хватало, и он опасался не выполнить многочисленные требования для продолжения получения гранта от Совета по медицинским исследованиям. Рэндалл умел быть обаятельным и уговорил Франклин. К сожалению, он очень ошибся, полагая, что Франклин, которую счел тихой, сдержанной женщиной, идеально впишется в коллектив биофизического отдела Королевского колледжа.

После долгих обсуждений с потенциальным начальником Розалинд подала заявление в аспирантуру Королевского колледжа. В первоначальном плане работ значилось «исследование белковых растворов и структурных изменений при денатурации белков методом рентгеновской кристаллографии» {236} . В июне 1950 г. она прошла собеседование для получения трехлетней стипендии на исследования от компании Turner&Newall в размере 750 фунтов в год, которую официально приняла 7 июля. Хотя обычно стипендиальная программа начиналась осенью, Франклин попросила разрешения начать работу в Королевском колледже 1 января 1951 г., чтобы завершить некоторые исследования, которые проводила в Париже {237} .

4 декабря 1950 г. Рэндалл послал Франклин письмо, навязывающее ей совершенно другое направление исследований на месяцы вперед. Это письмо положило начало ситуации, которую можно назвать одной из роковых неудач в управлении наукой. Оно заслуживает обширного цитирования, поскольку предрекает скорые катастрофические трения между Розалинд и Морисом Уилкинсом.

Морис Уилкинс всегда утверждал, что увидел письмо Рэндалла к Франклин от 4 декабря 1950 г. лишь после ее смерти. Этим он пытался замаскировать те свои действия, из-за которых в последующие годы Розалинд немало страдала.

Вот что мы знаем точно: Уилкинс, собираясь в отпуск, последний раз перед отъездом был в лаборатории 5 декабря, то есть через день после того, как письмо Рэндалла было напечатано, подписано и датировано. Почти неделю он бродил по валлийским горам в компании художницы Эдель Ланж, стараясь покорить ее сердце романтическими прогулками под бледным зимним солнцем и совместным чтением Джейн Остин по вечерам {239} . Уилкинс утверждал, что перед самой поездкой получит четкую рентгенограмму волокон ДНК. Во время своих коротких каникул он решил, что должен покончить с сидением за микроскопом и полностью сосредоточиться на рентгеноструктурном анализе ДНК, хотя нигде не отмечает, что проинформировал Рэндалла о своем решении. Он это сделал значительно позже возвращения из этого отпуска {240} .

Вернувшись в Королевский колледж, Уилкинс вел себя соответственно своим старомодным взглядам о подчиненном месте женщин. Несмотря на то что Франклин имела ученую степень и уже не один год самостоятельно занималась научно-исследовательской работой, он решил, что ей отведена роль его ассистента. Джеймс Уотсон впоследствии тенденциозно изобразил этот конфликт: «Она утверждала, что ей поручили исследование ДНК в качестве ее собственной задачи, и не считала себя ассистентом Мориса… Выходит, проблема была в Рози. Невозможно отделаться от мысли, что феминистке больше подошла бы какая-нибудь другая лаборатория» {241} .

В разговоре с биографом Франклин Брендой Мэддокс в 2000 г. Уилкинс признал, что его оправдание – будто он ничего не знал о письме Рэндалла к Розалинд – выглядит сомнительно в свете того, что он был заместителем руководителя лаборатории и не мог не быть в курсе всех вопросов найма персонала {242} . В других случаях Уилкинс даже приписывал себе заслугу приема Франклин на работу, словно это делало ее каким-то образом обязанной ему. 6 февраля 1951 г., то есть через месяц после появления Франклин в Королевском колледже, Уилкинс написал Рою Маркему из Института Молтено Кембриджского университета: «Теперь у нас есть мисс Франклин, чтобы заниматься рентгеновской кристаллографией, и мы надеемся на реальные результаты, ведь с лета практически не продвинулись вперед» {243} . Бренде Мэддокс Уилкинс представил дело так, что Розалинд поручили работать с ДНК благодаря ему. А именно, узнав от Рэндалла, что Франклин взяли для работы с растворами белков, он счел это просто расточительным в то время, когда они получают такие интересные результаты с нуклеиновыми кислотами, и, учитывая ее опыт, предложил поручить ей работу с ДНК, а Рэндалл согласился. Подобные утверждения противоречат упорным заявлениям Уилкинса, что он не знал, на каких именно условиях Франклин пришла в лабораторию {244} .

Тем не менее в изданных в 2003 г. мемуарах Уилкинс постарался возложить все на Рэндалла. Он настаивал, будто тот без всяких оснований сообщил Франклин, что работа Уилкинса и Стоукса с ДНК закончена, даже не переговорив с ними. Уилкинс обвинил Рэндалла в намерении забрать эту работу себе, сделав Франклин своей непосредственной подчиненной. Назвав своего бывшего начальника циничным, Уилкинс заявил: «Если бы Рэндалл не вмешался, Розалинд, вполне вероятно, прекрасно работала бы вместе со Стоуксом и мной и ее профессионализм в рентгеноструктурном анализе плодотворно сочетался бы с нашими методами и теориями» {245} . Впрочем, Уилкинс искренне восхищался способностью Розалинд делать свое дело несмотря ни на что, пусть даже это оказывалось тяжким бременем {246} .

Пожалуй, лучше всего о проблемах найма сотрудников в Королевском колледже может рассказать тот, кто им и занимался. В 1970 г. Джон Рэндалл в интервью Энн Сейр, с одной стороны, полностью взял на себя ответственность за недопонимание между Франклин и Уилкинсом, а с другой – оправдался тем, что руководство большой лабораторией сопряжено с массой забот и хлопот. Сейр отметила, что Рэндалл ни разу не помянул Розалинд добрым словом, хотя не преминул отметить ее привлекательность. Она считает, что на его отношение к Франклин сильно влияет собственная убежденность в том, что если бы Розалинд и Уилкинс работали вместе, то открыли бы структуру ДНК раньше, чем это сделали в Кембридже. Рэндалл называет то, что так не случилось, трагедией и винит в этом больше Розалинд, чем Уилкинса, с которым тоже было непросто. Рэндалл сказал: «Никогда Розалинд не была "ассистентом" Уилкинса, как сказал Уотсон… она была самостоятельным работником, никоим образом не подчиненным Уилкинсу» {247} . К сожалению, это подобие поддержки из уст Рэндалла прозвучало через два десятилетия после произошедших событий. А 4 декабря 1951 г. он, увы, ничего подобного не сделал.