Уже десятый день он не мог начать новую работу, в то время как накопленные средства медленно, но верно уходили на еду, многочисленные счета и аренду мастерской, где он жил. Пройдёт всего неделя, и у него отключат воду и газ, через две недели денег не хватит даже на дешёвую пищу, а спустя три недели придётся покинуть съёмное жильё.

После десяти мучительных дней у Художника уже не осталось ни вдохновения, ни желания, ни даже сил написать хоть какую-нибудь картину и тем самым наполнить отощавший старый кошелёк.

Но как только часы пробили полдень, в окно его небольшой мастерской заглянула Судьба. Она посмотрела на хмурое лицо Живописца, слегка прищурилась и мило улыбнулась.

В следующее мгновение дверь в комнату приоткрылась, и в неё вошла маленькая минутка. Она посмотрела на Художника, посочувствовала отсутствию у него вдохновения и вышла через другую дверь ровно через шестьдесят секунд. За ней в комнату вошла другая минута, но через это же время ей тоже пришлось уйти.

Терзаемый сомнениями, Иоанн наконец-то не выдержал. Застонав, Живописец бросился на кровать, сдерживая желание разорвать собственное горло и покончить со всем этим кошмаром. Затем он уставился в потолок, будто бы в этот момент только он мог его утешить. Спустя пару минут блуждающий взгляд Художника переметнулся на мольберт. Иоанн встал с кровати, зевнул, взял кисточку в руку и закрыл глаза.

«Нет, именно сейчас зрительные нервы будут мне только мешать! – произнёс про себя Живописец. – Всё, что мне нужно, так это выплеснуть ощущения на тело этого белоснежного полотна…»

Первый раз в жизни это не было похоже на обычное рисование: каждое движение кистью соотносилось не только с биением сердца окружающего мира, но и всех других миров, существующих в иной реальности.

Живописец не просто писал картину – он вдыхал в неё саму жизнь, делая её не произведением искусства, а создавая точную копию этого мира.

«Пусть вода станет настоящей жидкостью, а не просто бирюзовой краской на холсте!» – решил Творец, и стало так…

Художник переложил кисточку в левую руку, а правой схватил воздух. Он вырвал его из плоти этого мира и добавил в краски, чтобы пейзаж получился более реалистичным.

Иоанн и сам не мог понять, откуда появились горы: они словно выросли из ниоткуда, стоило кисточке дотронуться до белого холста.

Но самое важное – это его собственные чувства, эмоции, надежды и страхи. Все горькие переживания и сладкие воспоминания отпечатались на холсте, временно ставшем продолжением его израненной Души.

Временами Художник открывал глаза, чтобы сохранить масштаб и добавить мелкие штрихи, но большую часть работы выполняли собственные чувства.

«Глаза мне будут только мешать…» – повторял Творец, проводя связующую нить между нашим миром и совершенно иной реальностью.

И вот к пяти часам вечера картина была полностью готова.

В первой четверти седьмого часа в дверь постучал толстый и неказистый маленький человечек – Альберт Гаэльский. Старый знакомый Иоанна пришёл остаться у него на денёк-другой, потому что его снова из дома выгнала жена. В прошлом Гаэльский был успешным биржевым аналитиком, пока не произошло обесценивание одной из иностранных валют, и теперь он, по собственному признанию, «находился в постоянном поиске работы».

– Как ты себя чувствуешь, мой друг? Слушай, у меня тут такая оказия вышла… В общем, мне нужно перекантоваться в твоей хибарке хотя бы день-два. Это возможно?

– Да, да, конечно… – равнодушно протянул Художник, присев на старенькую кушетку, испачканную давно высохшей жёлтой краской. – Прости, я просто немного устал: целый день писал новую картину…

– А ну-ка, покажи! – попросил Альберт, хотя в искусстве понимал не больше, чем в устройстве поддельных швейцарских часов на его руке.

Но то, что предстало перед его взором, Гаэльский сперва принял за собственные галлюцинации. На картине он увидел не нарисованный, а реальный пейзаж: бурная река неслась прямо на зрителя, сворачивая то вправо, то влево, а в некоторых местах в воде даже плескалась крупная рыба, поднимаемая на поверхность сильным течением.

На одной стороне берега ветер раскачивал густые кроны деревьев, отчего в небо взлетали птицы, а на другом берегу остроконечная гора пронзала медленно проплывающие пушистые облака.

Находясь в состоянии крайнего удивления, Альберт прикоснулся к картине, и свежая краска осталась на пальцах.

Живность в лесу не замечала приближения человека, но он ясно видел каждое животное и разнообразие цветущих растений. Вскоре происходящее напомнило Гаэльскому: он смотрит не на реальный мир, а на его невероятно умело воссозданную копию.

Альберт повернулся к Художнику и с завистью подумал: «Неужели он не понимает, что сотворил? Это ведь «живая картина»! Почему он такой спокойный? Может, потому, что сильно устал?.. Да она же должна стоить миллионы!»