Я беззвучно, лишь бы не поймали, отодвинул прогнившую деревяшку, про которую сказал Трем, просочился за частокол и вернул ее на место.

Вдаль тянулся простор безмятежного луга. Так я и стоял. Просто стоял перед ним, а грудь тяжко ходила вверх-вниз. Лес вдалеке еще не расстался с зеленым покровом, хотя осень уже набирала силу. От этого пейзажа я вновь задышал, стихли ревевшие в черепе стоны Недальи и Колота. Траву незримым языком вылизывал ласковый ветерок. Здесь, за стеной, бурьян затапливало рыжим желточным сиянием. Кое-где осень уже посеребрила тленом его гобелен, точно плесенью.

И тут я сорвался с места. Бросился очертя голову в объятия воли под пологом надвигающейся ночи. Я в жизни не заглядывал за лагерные стены, но с каким радушием меня приняли потемки, сморившие всю Минитрию. Забылся дремой и лес, чьи очертания напоминали тело уснувшего великана.

В Вороний город мы брели неспешно. Брели вначале по клочковатой тропке и, миновав очертания Басксина, вышли на проторенную дорогу.

Джеремия поделился с нами пайком на день.

Бэк сетовал, что натер мозоли на руках, потому что отец сегодня велел передоить скотину.

– Зато не заскучаешь! Мой-то отец – писарь… – досадовал Перри.

– Ну и что? – влез Джеремия. – В Басксине вообще скука смертная! Зрящим ничего нельзя, все грех! – Он набил рот хлебом, как бы насильно затыкая поток крамолы.

Говорят, Зрящие посмеиваются над теми, кто не верует в Осулара: якобы им не миновать забвения. Отец же считает, что, когда настанет конец времен, таких, как Джеремия, Владыки не спасут. За кем же, интересно, правда?

Я на секунду посмотрела на Перри, который улыбнулся в ответ. Больше не смогла: всего секунда его взгляда, а у меня уже затрепетало в груди.

Какое любопытство, какая жизнь плескались в его глазах! Сколько всего они выражали, вплоть до самых тонких чувств! Щеки круглы, подбородок – маленький и скошенный. Перри быстр, быстрее нас; где бы ни оказался, он без труда очаровывает окружающих, даром что еще ребенок. Бывало, я так заглядывалась на него, что мысленно соединяла черточками его редкие веснушки.

– Чуете? – оживился Джеремия.

Я едва не вспыхнула, поняв, что открыто глазею на Перри, и отвернулась к предместьям скромного Вороньего города. С той стороны и вправду веяло запахом сливочного масла, который обычно сулит свежую выпечку. Городок гудел и, по-видимому, готовился к спонтанным гуляниям по случаю утреннего набата.

Оказалось, никто не знал точного дня, когда родится Семя, – на это была отведена тысяча лет. Однако стоило колоколу пробудиться, о делах тотчас позабыли, чтобы справить новый, неожиданный праздник.

Мы направлялись в гущу торжества. Акарские трущобы, приобнимавшие каменную городскую стену с одного бока, были скрыты от нас. Впереди тракт расширялся, и я воображала, как дохожу по нему до самой Клерии. Фантазиям добавляли красок грандиозные, лучшие предания о ней.

Мы прошли в распахнутые городские ворота, и до нас донесся оживленный гам. Туда-сюда сновал между прилавков люд.

Булочники и разносчики еды светились от счастья: кто в такой день откажет себе в удовольствии по праву чем-нибудь угоститься?

Аппетитно тянуло хлебом с маслом и дымком тлеющих углей. Осенний день был хмур, но это не омрачало веселья. Даже под серым небом всеобщий грай поднимал настроение. Нам улыбались навстречу, не скупясь на добрые пожелания.

– Храни вас одиннадцатое Семя!

Из нас сильнее всего происходящее околдовало Джеремию.

– Ребята, а расскажите про Хаар, – попросил он.

– Что именно? – уточнил Перри.

Мы успели протиснуться в просвет между взрослыми.

– Да так. Ничего, – замялся он. Мясистые щеки затянуло румяными, как на яблоке, крапинками.

Прилавков было столько, что глаза разбегались, но мы шагали строго в одно место: в трактир под шутливым названием «Розмариновый постой». Шутливым потому, что хозяйку звали Розмари.

Раз в неделю трактир открывал двери для детей. Розмари нанимала бардов, которые потчевали нас преданиями о далеком прошлом, о сотворении Минитрии, о надвигающемся Хааре. На сей раз детский день по случайности выпал на рождение нового Семени.

Мы впорхнули на крыльцо и перешли на быстрый шаг, легко ступая по деревянным половицам. Еще не началось!