— Буду. Тем более, вряд ли моя жизнь будет долгой, учитывая сложившиеся обстоятельства.

— Что так? Собрался идти наверх спасать дочь?

Павел молчал. Перед глазами встала его гостиная, солнце, рвущееся в окна, рыжие лучи, запутавшиеся в кудряшках маленькой девочки, которая, смешно топая босыми ногами, влетала в комнату и бросалась к нему в объятия — Папка, папочка! — а он прижимал её к себе, поднимал над головой, любуясь смешной мордашкой с хитрющими серыми глазами — Ты уже проснулась, рыжик?

— Я тебе вот что скажу, Паша, — Борис подался вперёд, вгляделся в его лицо. — Как бо-ольшой специалист по шантажу. А ты меня послушай внимательно. Я тогда блефовал. Нику я бы и пальцем не тронул, как бы там всё не сложилось. Да и не понадобилось бы. Но то я, а вот Серёжа, кузен твой разлюбезный, если уж на такое решился… В общем, я тебе одно скажу. Как только ты к нему выйдешь, Паша, тебя убьют. Нет у него никакого резона тебя в живых оставлять. Но дело даже не в этом, я, как погляжу, тебе твоя жизнь недорога. Не о ней ты печёшься. Так вот, после тебя, скорее всего, убьют и Нику. Не нужна она никому, знает слишком много. Так что твоя геройская жертва будет глупой и напрасной. И я хочу, чтобы ты это понял, прежде чем начнёшь подвиги тут совершать. Пока мы тут держим оборону, с Никой ничего не случится: она — его гарантия. А потому, Паша, сдаваться тебе смысла не имеет. Выйдешь отсюда, ты — труп, дочь твоя — труп, и все мы — трупы, Паша.

— А с чего ты взял, что я собираюсь сдаваться? — Павел произнёс эти слова и тут же почувствовал, как внутри что-то помертвело. Детский смех, звучащий в его душе, оборвался, и возникшая тишина со всего размаху врезалась в сердце.

— Даже так? — Борис недоверчиво прищурился.

— Хреновый из тебя специалист по шантажам, Боря, — нашёл в себе силы усмехнуться Павел. — Ты теперь послушай, что я тебе скажу. Тогда, два месяца назад, ты всё верно рассчитал. Но тогда на кону стояла власть в Башне. Всего лишь власть. И, хотя я и был уверен, что ты не прав, и ничего хорошего от твоего правления не выйдет, я бы всё-таки пошёл на твои условия. Чтобы спасти Нику. Тут ты, Боря, молодец, сделал меня. Но теперь у нас совсем иная ситуация. И дело тут не в кресле Главы Совета, плевать я на него хотел. Понимаешь, если бы был хоть один шанс, что без меня всю эту станцию запустят при данных обстоятельствах… если бы такой шанс был, Боря, я бы…

Павел устало взъерошил волосы, поднял на Литвинова больные глаза.

— Я ведь сегодня всё утро, да и вчера тоже, и так, и этак прикидывал. Руфимов еле держится, ему хуже стало, руководить он точно не сможет. Васильев, зам его… этот и вовсе с катушек слетел, пользы от него никакой, да он и изначально, как Марат сказал, так себе был специалист. А здесь… понимаешь, на станции нужен человек, способный контролировать и координировать все участки работ, не просто неплохой инженер, и даже не инженер со знаниями в области атомной энергетики — а таких у нас в Башне почти что нет, а именно опытный руководитель. Короче, некому, кроме меня сейчас у руля встать. Если бы Марат не был ранен, если бы Бондаренко, который остался на Южной, был здесь, если бы… Но ничего этого у нас нет, и потому, Боря, что бы там не говорил Ставицкий, я останусь тут. Пока мы не запустим эту чёртову АЭС. Заменить меня некем. А всё остальное…

Топот босых ног по паркету, солнечные зайчики, отскакивающие весёлыми мячиками от непокорных рыжих кудрей, тёплое объятие маленьких ручек… Ника. Звонкий заливистый смех, словно тысячи колокольчиков тронуло порывом ветра. Тоненькая девушка, с серьёзными серыми глазами. Внезапно повзрослевшая и изо всех сил пытающаяся заботиться о нём. Его маленькая дочка. Солнечный рыжик.

— Я останусь тут в любом случае, Боря, — твёрдо повторил Павел.

— Да погоди ты, Паша, её хоронить, — Борис заговорил торопливо, положив руку ему на плечо. — Ничего ещё не ясно. И запомни — там всего лишь твой очкастый стеснительный братик, который сбрендил на почве старой мести или ещё по какой причине. А тут — ты и я. И мы его сделаем, Паша. Сделаем, точно тебе говорю. Ты главное, не паникуй. Лучше дай мне, как большому специалисту, с ним пообщаться. Позиция у нас, конечно, хуже не придумаешь, но и я не лыком шит. Ты, главное, потребуй, чтобы тебе дали возможность с ней поговорить — мало ли, вдруг он блефует, и Ники у него нет. Шанс небольшой, но всё же…. А потом предоставь вести переговоры мне.

— Предоставлю, даже не сомневайся, — Павел почувствовал небольшое облегчение от того, что этот интриган и манипулятор, Борька Литвинов, непревзойдённый мастер психологических поединков и переговоров, сейчас на его стороне. — Главное, Боря, нам нужно время. Чем больше, тем лучше. Ресурсов тут пока хватает, а вот со временем беда. И твоя главная задача — выторговать нам это время. Любой ценой.

Павел бросил взгляд на чёрный телефон из полированного блестящего пластика, пока хранивший зловещее молчание. Перевёл глаза на часы, висящие над столом. Осталось семь минут. Что же с тобой случилось, брат ты мой Серёжа? Когда я упустил тот момент, в который ты из маленького, доброго и стеснительного мальчишки превратился в…

За дверью раздался шум, выдернувший его из невесёлых размышлений. Дверь приоткрылась, туда заглянула растерянная физиономия Алёхина:

— Павел Григорьевич, я говорил…

— Да отойдите вы, капитан! Не мешайте! — в комнату, оттолкнув капитана, решительно влетела Маруся с ворохом распечаток. Следом за ней — Селиванов, хмурый и раздражённый, с плотно сжатой бесцветной ниточкой губ.

— Ну вот видишь, Боря. Даже на полчаса их оставить нельзя, а ты говоришь сдаваться… — устало попытался пошутить Павел.

— Я говорю? — удивился Борис, с интересом оглядывая Марусю. — Что ж, вы, Маруся, так врываетесь? Соскучились по мне, что ли?

Она проигнорировала Литвинова, уставилась на Павла, зло сверкнув глазами.

— Я бы не врывалась, Павел Григорьевич, и не мешала бы вашим тайным переговорам, если бы вы потрудились поставить весь коллектив в известность, кто именно принимает решение в ваше отсутствие! Или по телефону хотя бы отвечали.

— Что случилось? Насосы? Это результаты этапа? — Павел протянул руку за распечатками. — Всё плохо?